Библиарий узнал этот акцент; в речи говорившего звучали ярко выраженные тональности, характерные для народа с богатыми традициями сказителей.
Теперь Дион понял, зачем Йасу модифицировал «Аквилу» со змием на крыльях.
Нагасена вышел из челнока вслед за стаей из пяти самодовольных легионеров, облаченных в меха и броню цвета утренних сумерек в середине фенрисийской зимы.
— Так твои «ледяные люди» — Космические Волки? — спросил Пром.
Йасу ухмыльнулся и кивнул.
— Позволь представить тебе воинов Бёдвара Бъярки.
Для большинства странников путешествие по Великому Океану превращалось в суровое испытание, настоящее мытарство, но Хатхору Маату оно давало возможность напрямую подсоединиться к источнику пси-способностей.
Сейчас даже братства, звезда которых клонилась к закату, обретали новую мощь.
Изменчивые течения эмпиреев превратили Пирридов в божеств адского огня, и переборки «Кемета», несущегося к неопределенной цели, потрескивали языками пламени. Адептам Рапторы досталась частица этой воинственной энергии, тогда как с провидческого взора корвидов не желали спадать шоры неведения. Атенейцы пребывали в равновесии, но павониды… Их дар усиливался или ослабевал с каждым ударом корабельного колокола.
И в данный момент течения были против Маата.
— Ты уверен, что у тебя получится? — уточнил Люций.
— Да, — ответил Хатхор.
— Я ничего не чувствую.
— Потому что мы еще не начали.
— Ну так начинай.
— Начну, если ты прекратишь мешать мне! — огрызнулся павонид.
Легионеры сидели лицом друг к другу в центре покоев Хатхора Маата — выложенной зеркалами каюте, где в каждом уголке рыскали отражения. На коленях облаченного в доспехи Люция лежал его меч. Павонид вместо брони надел бледно-голубую рясу своего братства.
Воины находились в круге Урании из растолченного в порошок цветка umbilicus veneris. Стороны света на нем помечались кристалликами розового кварца.
— Учти, после того как мы приступим, пути назад уже не будет, — предупредил Хатхор.
— Я никогда не возвращаюсь назад, — ответил Люций, и сеть жутких шрамов на его бритой голове зашевелилась, будто под кожу мечника заползли черви. — Всегда иду только вперед.
Адепт Павонидов кивнул, признавая очевидное.
Аура Люция постоянно изменялась и бурлила, словно неугомонный адский вихрь противоречивых эмоций и острых неутолимых желаний. В нем боролись жизнь и смерть: мечника ждало или бесконечное бытие, или вечное проклятие. Лишь стальное самообладание воина не позволяло внутреннему урагану окончательно поглотить его. Подобной решимостью обладали только настоящие безумцы.
— Почему ты вообще жив? — поразился Хатхор Маат.
— А ты сам не знаешь? — спросил Люций. — Мне казалось, твоему ордену известны все секреты плоти.
— Павонидам ведомо очень многое, но мы не боги.
— Забавно, а мне казалось, что ты как раз считаешь себя небожителем, — заметил мечник, указав на зеркальные стены движением почти рептильных глаз. — Поверь, я повидал столько безудержных нарциссистов, включая самых ярких, что определяю их с первого взгляда.
— И это говорит человек, жаждущий вернуть себе приятный облик.
— В нашей серой Галактике слишком мало дивной красоты, — с жеманной улыбкой произнес мечник. — Миру так не хватает моей прелести, что ты совершаешь преступление, задерживая начало сеанса.
— Ты сам порезал свое лицо, — напомнил Хатхор Маат. — Объясни, зачем ты так старательно искалечил себя, и говори честно; если солжешь, мне будет гораздо сложнее все исправить.
— Я хотел превратиться в урода, — безо всякого сомнения или стыда ответил Люций.
— Почему?
— Потому что один мертвец испортил мою совершенную красоту ударом кулака. Тогда я решил: если не могу быть идеально прекрасным, стану идеально безобразным.
— Значит, мы родственные души, — произнес павонид.
Мечник кивнул.
— Тебе пора начинать, брат.
Хатхор Маат размеренно выдохнул и направил разум в седьмое Исчисление.
— Представь себя прежнего, каким ты хочешь стать снова, — велел он. — Очисти сознание от всех прочих мыслей и стремлений.
— Зачем?
— «Как внутри, так и снаружи».
— Готово.
Усилив свое восприятие функций плоти, павонид ментально проник в тело мечника. В первую секунду он испытал отвращение.
Маслянистая кожа, плотные скелетные мышцы, мясо и хрящи, заизвесткованные кости и отливающие синевой органы, чуждые даже для гротескно увеличенного постчеловека…
Все они гнили, разлагались с каждым вдохом.
Внутри Люция шла неудержимая энтропийная деградация, обратный отсчет до полного разрушения.
Медленно спустившись в шестое Исчисление, Псайкер увидел истинную гениальность Императорского замысла, и его омерзение ослабло.
В мирное время любой космодесантник мог протянуть тысячу лет или больше, но не целую вечность.
Бессмертие легионеров оказалось мифом.
Рано или поздно их биологические механизмы откажут, и начнется кошмарное сползание к дряхлости. Стандартные медикаменты и операции, продлевающие жизнь, не подействуют на постчеловеческий организм.
Да, догмы воинских культов утверждали, что боец не умирает, пока помнят его свершения, но Хатхор Маат хотел большего. Смерть как таковая не ужасала его, но старческая немощь, слабость угасающего тела неизменно пугали павонида. В прошлом чары его братства помогли легионеру сохранить красоту, избежать усреднения черт — безликости, характерной для Астартес.
Благодаря заклинаниям он остался уникальным, но однажды это изменится.
Раньше Хатхор надеялся, что Ариман спасет его, спасет каждого.
Но Азек потерпел неудачу. Несмотря на все их старания, Собек погиб, рассыпался мелким прахом. Маат знал, что Ариман считает его виновником провала: великий главный библиарий не видел собственных недостатков и уверенно возлагал ответственность на павонида. Со дня смерти практика Хатхор начал чувствовать спиной косые взгляды Азека, подозрительные и завистливые…
Сообразив, что выпустил из-под контроля свое тонкое восприятие, Маат раздраженно выдохнул. Он выбросил из головы мысли об Аримане и заставил себя сосредоточиться на текущей задаче.
Люций глубоко покромсал себя. Плоть обладала долгой памятью, и боль от калечащих разрезов до сих пор не угасла. Она отразилась в чертах самого Хатхора, и воин поморщился, ощутив жгучие отголоски страдания.
Что ж, ничего страшного. Маат приступил к делу, воссоздавая наяву банальный до нелепости образ из сознания мечника: точеный подбородок и скулы, большие глаза, высокий лоб и орлиный нос. Лицо самого распрекрасного героя в мире.
