Из мглы вывалились трое легионеров — двое в багряной броне, один в инеисто-серой. Они налетали на стены, как разъяренные быкогроксы, непрерывно молотили друг друга кулаками, впечатывали в животы локти и колени.
Осознав, что он всего лишь жучок под ногами безразличных великанов, Нагасена метнулся в ближайшую камеру.
У дальней стены лежали два обугленных скелета, сплавленные вместе яростным, нестерпимо жарким огнем. Из покрытых золой черепов на Йасу с невыносимым обвинением взглянули живые глаза. Отпрянув, он потер лицо рукой и снова посмотрел на останки, но увидел только черные провалы глазниц.
Поднявшись на ноги, агент прижался спиной к стене у входа. Снаружи донесся звериный рев, и в камеру влетел воин Тысячи Сынов. Врезавшись в скелеты, легионер раскрошил их.
Он немедленно попытался встать, однако в помещение уже ворвался Ольгир Виддоусин, заняв собой оставшееся свободное место. Фенрисиец с размаху всадил сабатон в лицо врагу, и его подошва уперлась в стену — череп колдуна разлетелся на куски в фонтане крови и костяных осколков.
Ольгир тут же развернулся, но недостаточно проворно. Другой отпрыск Магнуса вошел в камеру, выставив руку перед собой; невидимая сила отшвырнула Виддоусина к стене и намертво прижала.
Волк завыл, стараясь высвободиться из-под незримого гнета, на шее у него вздулись жилы. Легионер в багряной броне сделал еще шаг вперед, неотрывно глядя на Ольгира с такой ненавистью, что Нагасена побледнел.
Лицо воина, коричневато-красное, как у нордафрикейцев, покрывали кровоточащие ссадины. Волосы на голове он подбривал, оставляя треугольный выступ, и носил туго заплетенную «озирисову» бороду.
Сын Магнуса повел другой рукой вбок. С фенрисийца слетел нагрудник, за которым быстро последовали наплечники и оплечья.
— Я вырежу тебе сердца, — пообещал чернокнижник. Подступив еще ближе, он снял с пояса изогнутый нож-хопеш. — И ты увидишь каждый кровавый разрез моими глазами.
Йасу затаил дыхание и стиснул пальцы на обтянутой кожей рукояти Сёдзики. Пристально глядя на врага, он представил, как должен пройти клинок.
Нагасена позволил колдуну еще на шаг подойти к Ольгиру.
Затем развернулся на четверть оборота, занес меч и опустил его идеальным взмахом саю-мен
[78].
Клинок отсек легионеру кусок черепа от макушки до нижней челюсти. Йасу одновременно расслабил обе руки, выполнив движение сибори, и меч выскользнул из раны. Противник повернулся к нему; изумленно глядя на агента уцелевшим глазом, он шевелил губами, пытаясь произнести какие-то последние слова.
Но прощальная речь не удалась: Виддоусин схватил чернокнижника за подбородок и свернул ему шею.
— Не давай им говорить, — сказал Волк. — Даже мертвецам.
Пурга улеглась, осколки камня и льда осыпались на пол искрящимся дождем. Горстка уцелевших Клинков Анкхару наконец справилась с бешеными атаками рунного жреца — воины Мемунима оградили товарищей кин-заслоном. Санахт и Люций наблюдали за расплывчатыми фигурами, что расхаживали с другой стороны барьера. Оба мечника поводили плечами, готовясь продолжать бой.
Ариман чувствовал, как феноменальная мощь псайкера VI легиона вгрызается в щит, словно дикий зверь. Фенрисиец черпал силу в своих товарищах, что никогда не удавалось адептам братств.
— Подумать только, чему бы вы смогли научиться друг у друга при иных обстоятельствах, — заметил Афоргомон. — Представь, как ярость и могущество Фенриса сплелись бы с выучкой и мастерством Просперо.
— Такому никогда не бывать, — отрезал корвид.
Ёкай с символами на корпусе покачал головой:
— Азек, ты вроде не настолько глуп, чтобы бросаться категоричными заявлениями.
— Однажды я пробовал создать такой союз, — с неохотой признал Ариман. — Но порой нечто разбитое уже не собрать воедино.
— Извини за выбор слова, но я молюсь, чтобы ты ошибался. — Менкаура кивком указал на перепуганных узников, державшихся за Азеком и автоматоном. Демон поддерживал вокруг них низкоуровневый кин-щит, но чары рассеивались так же стремительно, как Афоргомон наводил их. Причин происходящего Ариман не понимал.
— Прости, брат, — отозвался Азек. Летевший в него сплошной заряд обратился в струйку пара, которая зашипела на металле наплечника, и воин пригнулся. — Новая битва с Волками изменила пропорцию моих соков, пробудив меланхолию
[79].
— Странно.
— Почему?
— В наших братьях преобладает холерический настрой, но в тебе я вижу обратное.
— Волны Великого Океана по-разному разбиваются о берега каждой из душ, — ответил Ариман. — Сейчас эфирный прилив обрушивается на эту тюрьму с такой силой, будто жаждет уничтожить то, что столь долго сдерживало его.
— Ты приписываешь злой умысел измерению, не обладающему разумом, — указал Менкаура.
— Так, поэтическая вольность.
— Как же вы оба наивны, — вмешался Афоргомон. Ёкай постучал себя пальцем по груди, где под резными спиралями оберегов светилась чернотой сущность демона. — С того дня, как один человек впервые проломил череп другого камнем, люди засеивали варп семенами и злого умысла, и разума.
Азек подавил желание схватить автоматона и выбросить за край галереи. Тварь почуяла ненависть воина и рассмеялась, словно провоцируя его.
Тонкие, как карандаш, лучи волкитной энергии вонзились в кладку над ними. Ариман отошел в сторону, подальше от летящих сверху капель расплавленного камня. Он мельком взглянул на осыпающиеся перила, возле которых Солнечные Скарабеи и Оперенные бились с закованными в железо врагами. Легионерам противостояли отряды насекомообразных роботов с конечностями-крюками и выпуклыми глазами, а также летающие кибернетические воины-трэллы.
Воздух дрожал, будто мираж в пустыне: его искажали кин-щиты краткосрочного действия и пузыри перегретого кислорода. Неприятели обменивались болт-снарядами, высокомощными волкитными пучками и разветвленными молниевыми разрядами; казалось, идет свирепая битва между двумя жилблоками города-улья.
Под прикрытием товарищей Онурис Гекс и его Тайные Скарабеи кромсали пол галереи светящимися кин-клинками. В первой, неописуемо жестокой рукопашной стычке и в продолжающейся перестрелке уже погибли одиннадцать воинов Тысячи Сынов. Вероятно, еще многие братья не переживут эту вылазку.
— Есть что-нибудь от Игниса? — спросил Менкаура.
