Утолив свое самолюбие и наслушавшись вдоволь льстивых аргентинских пиропо о своей привлекательности, уникальности и женственности, Лидия, окончательно запутавшаяся в своих кавалерах, все-таки вернулась к Хулио и продолжила с его помощью танго-образование. Она стала появляться с ним в открытую, хотя раньше скрывала свои мимолетные романы, оберегая таким образом репутацию среди беспощадных на язык милонгеро, которые неизбежно осудили бы ее легкомысленное европейское поведение.
Мы сидели с летнем кафе и пили ликвадо, аргентинский фруктовый коктейль, который в других уголках земного шара называется смузи.
– Ну, вот, может, ты, умная женщина, объяснишь мне, почему хорошие мучачосы интересны только до тех пор, пока не выясняется, что они хорошие? Нет, нам подавай кого поговнистее, и чтоб не любил нас к тому ж.
В такой легкой и свойственной ей насмешливой манере она призналась, что до сих пор влюблена в своего первого аргентинского избранника с косой. С Хавьером она наладила дружеские отношения, посчитав, что здесь это так же возможно, как и в Европе. Не знала, что Аргентина только старается казаться похожей на Европу, на самом деле здесь все наоборот (выше об этом есть целая глава, с выводами которой Лидия полностью согласилась). Хавьер, похоже тяготившийся их связью, когда они были еще вместе, прослышав об успехах своей бывшей, не мог устоять, чтобы не появляться каждый раз там, где, как ему докладывали, была Лидия. Потягивая ликвадо, она описала мне их последнюю встречу:
– Представляешь, Хави примчался из Пергамино, где гостил у брата, и сразу в Каннинг, на милонгу. Пользуясь своим новым статусом подруги – и Хави, и неразлучного с ним Альберто, и планеты всей, – я сидела за столом со взрослыми, ну, в смысле, с милонгерами первой лиги. Хави со мной танцевал, говорил, что так для всех лучше, переспрашивал, как я себя чувствую, отпустил комплимент, что я с тех пор стала лучше выглядеть, но, сука, – извини, ради бога! – не забыл-таки ввернуть, что думает обо мне и моих похождениях. Верные друзья все-таки не забыли проинформировать. А потом смотрел печальным взором есенинского Джима мне вслед, когда я уходила. То есть меня ему не надо, но помучить на всякий случай – неплохо, да еще и сопли поразмазывать от нечего делать, почему нет? А мне, скажу по правде, страшно обидно, что меня, такую распрекрасную, не полюбил какой-то там Хавьер. И я из-за этого переживаю, ужасно переживаю. Сидит такой загадочный опять, и опять мне кажется, что за этим томным взглядом есть что-то такое… Будто это не он сварливым голосом выговаривал мне, что мясо не так приготовила, что в холодильнике нет его любимого сыра… Знаешь, каким бы славным ни был Хулио, все-таки он появился с большой долей назло. Спасибо, что он есть, конечно, создает ощущение маленькой, но победы. Опять-таки учусь танцевать. А вообще, скоро у меня день рождения – можно собрать всех любовников в одно место и устроить драку, можно напиться и приставать ко всем… в общем, если есть еще какие-нибудь оригинальные предложения – вноси.
У меня хватало и своих забот на личном фронте, но так уж повелось, что я производила впечатление человека, у которого все хорошо, и ко мне прибегали советоваться другие барышни, похожие на Лидию своим настойчивым желанием укротить строптивых милонгеро, вполне успешные и деловые у себя дома, и повергнутые в растерянно-недоуменное состояние своими аргентинскими приятелями, с которыми познакомились в окутанных сизым дымом тогда еще разрешенных сигарет ночных тангериях (так не танцующие аргентинцы называют клубы, где собираются любители танго). Я их выслушивала, давала советы, шутила… Звание чемпионки по легкости бытия нужно постоянно оправдывать, не так ли? Тяжелый труд, между прочим.
Но вернемся к приключениям нашей циничной и одновременно ранимой француженки, забросившей Париж, работу, друзей и закружившейся в ритме танго в Буэнос-Айресе. События разворачивались предсказуемо. Хулио носил Лидию на руках, иногда прямо при всех, на выходе с милонги, и учил ее танцевать. Хорошо учил. Он сказал, что не будет брать с нее денег, но она, будучи независимой европейкой, привыкшей к тому, что любой труд должен оплачиваться, предложила компромиссный вариант – платить ему половину, так как занимались они каждый день, и Хулио отказывал другим желающим брать у него уроки. Поскольку Хулио вычислил своего предшественника-соперника, что было несложно, ему теперь приходилось таскаться на милонги, чтобы присматривать за своей невестой, как он уже не раз представлял Лидию своим друзьям. На милонгах он много и охотно с ней танцевал, а сидя за столиком, не афишировал сверх меры свою страсть, но и не скрывал их отношений. Лидия только и слышала от него, какая она умница и красавица, и снова умница, и еще больше красавица.
Когда с Лидией танцевали другие симпатичные молодые люди, далеко не последние в иерархии танго, прямо-таки выхватывая ее друг у друга, Хулио сидел и наслаждался зрелищем. Ему нравилось демонстрировать всем, и в первую очередь Хавьеру, который всегда только критиковал Лидию, что с ним, Хулио, она, оказывается, может отлично танцевать милонгу, быструю и поэтому более сложную по шагам, долго у нее не получавшуюся.
– Кажется, налаживается моя жизнь. Вчера уже сердечко ёкнуло только два раза – когда Хави пришел и когда ушел, – доверительно сообщила она мне.
Но счастливого, а главное, спокойного конца у этой истории не получилось. Как ни уговаривала себя Лидия, что у Хулио сплошные преимущества, мачо с косой не выходил у нее из головы. Ее сводило с ума равнодушие Хавьера, которое он так любезно ей демонстрировал. Она позвонила ему под предлогом отдать вещи, которые оставались в квартире, но раздражали не тем, что занимают место в шкафу, а потому что служили напоминанием о конце их отношений. Хавьер сказал, что заедет за вещами сам, и Лидия долго готовилась к встрече. Накануне она не пошла танцевать, чтобы не было темных кругов под глазами, красиво уложила слегка отросшие и выцветшие под летним солнцем волосы и решила приготовить мясо на ужин. Нет-нет, не для Хавьера, но не оставаться же ей без ужина из-за того, что он приедет забирать вещи!
От глаз бывшего любовника не скрылись ни новая прическа, ни свежий вид парижанки, а его чуткий нос, конечно же, уловил растекающийся по квартире аромат жареного мяса. Кто знает, что больше повлияло на охватившее его возбуждение, но он без слов припал к ее губам, как только зашел в квартиру, и не дал ей вымолвить ничего, кроме стона от удовольствия.
Все быстро вернулось на круги своя. Ужины с мясом, лежания Хавьера на диване, танцы, упреки и претензии – и непреодолимое желание Лидии увидеть вновь ту вспыхнувшую искорку в своем любимом и снова пережить сладостный момент, когда Хавьер набросился на нее, не совладав со страстью, истосковавшийся по ней после их расставания. Но нет – Хавьер, щелкая пультом от телевизора, только рассуждал о желании, но отнюдь не горел им; он уже не был страстным Тарзаном, завоевавшим Лидию.
Как человек общительный, Лидия делилась всеми перипетиями своей почти семейной жизни со мной. Ей нравилось как бы наблюдать за ней со стороны и весело ее комментировать.
– Че, привет! Как дела? – звонила она, и я знала, что ей хочется рассказать о своих. – У нас все спокойно. Штиль на диване. Ждем ганасов.
