У Глории дверь в совмещенный санузел тоже плохо закрывалась, что, впрочем, ее не беспокоило, поскольку жила она давно одна. А на заправочных станциях, в кафе и даже в театрах с трудом закрывающиеся двери туалетов были делом вполне привычным для местных. И только приехавшие иностранцы шутили: «Что это? Метафора Аргентины?» Некоторые всерьез были убеждены, что начинать перестройку всего аргентинского общества надо не иначе как с решения этой конкретной задачи.
Мы разошлись уже за полночь, допив виски, поставив все диагнозы состоянию аргентинской экономики, осудив поименно политиков и обсудив, какие части говядины бросим на гриль, отмечая новоселье. Настроение мое почему-то не улучшилось от простодушного и искреннего оптимизма Глории и Абеля, уверенных, что все проблемы так или иначе разрешатся, главное – не тратить на них много нервов. Хотя этот совет я слышала так много раз, что пора было уже принять его к действию, раз я надумала жить в этой стране и с этими людьми.
Я вышла на лестничную площадку и постояла пару минут перед дверью в мою квартиру. «А ведь Глория зрит в корень, права она, наверное», – подумала я, припомнив ее «сносить и строить заново». Но ведь я, Рикарда, все мы приехали сюда в поисках того божественного лабиринта, о котором читали у Борхеса, мы заразились любовью к этому загадочному городу, наслушавшись Гарделя и Пуглиезе. Буэнос-Айрес принял нас как радушный хозяин и щедро поделился фантазией о том, что призрачная суть мироздания находится совсем близко, за тяжелыми чугунными дверями аргентинских особняков с вязью узоров на них, за старинными витражами и сахарным мрамором лестниц, ведущих к массивным квартирным дверям из резного дуба… Там, за этими дверями, мы будем выстраивать иллюзию новой жизни, как это делали иммигранты всех времен. И, невзирая на фиаско моей первой попытки, я знала, что на правильном пути к своему Алефу – месту, «в котором, не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон», – как писал Борхес. Уже завра я продолжу его отстраивать и обустраивать на свой вкус. Так, как мне нравится, и так, чтобы закрывалась дверь в туалет.
Как Ларс квартиру покупал
Длинные и причудливые лабиринты поиска пособников в моем строительстве рая в отдельно взятой стране – а надо сказать, что в периоды отчаяния я не раз подвергала сомнению выбор самой страны, – вывели меня к человеку, похожему на солнце. В нем было светло-рыжим все: брови, волосы, борода, ресницы. Глаза на его всегда красном лице – от жары днем, от красного вина ночью – были цвета неба, что делало его похожим на небосвод наоборот: если небо сине-голубого цвета с желто-рыжим солнечным пятном, то Ларс, мой новый приятель из Норвегии, был весь желто-рыжее солнце с двумя голубыми пятнышками неба на лице. Он был весьма успешным, востребованным дизайнером в своей стране. Фотографии его современных коттеджей, выполненных из металла, камня и дерева, украшали модные европейские журналы архитектуры и интерьеров. Тех денег, которые Ларс получал за выстроенные дома на берегах живописных озер, вдали от городской суеты, с избытком хватало на недешевые хобби: прогулки на яхтах по тем же озерам и по океану и частные уроки танго с самыми известными учителями из Аргентины, которым чистые озера Норвегии нравились больше, чем многолюдные пляжи аргентинских курортов.
Ларс не отказывал себе в удовольствиях; в Буэнос-Айресе, куда он приезжал часто, останавливался в хороших гостиницах и приглашал местных сеньорит в дорогие рестораны. В танго его больше привлекали романы с красивыми аргентинками, чем музыка и связанная с этим танцем философия, которую он презирал в душе, но в разговорах с известными милонгеро и, главное, милонгерами, то бишь женщинами, всячески поддерживал, благодаря чему был принят в узкие и эксклюзивные круги танго-персонажей. К тому же он всем помогал что-то строить: кому советом, кому делал дизайн-проект, а для кого-то привозил из благополучной Норвегии итальянские хромовые насадки для душа, которые в Буэнос-Айресе стоили в пять раз дороже.
Придя ко мне в квартиру, все еще наполовину разрушенную, Ларс подтвердил предыдущий диагноз и тоже посоветовал начать все заново. Объяснил толково и доступно, чем чревато оставить все как есть или ограничиться косметическими работами. Сказал, что даст мне телефоны знающих людей, которым можно доверять. К этому моменту мне уже казалось, что имена таких людей засекречены не хуже, чем имена агентов ЦРУ и ФСБ.
Мы пошли ужинать, и Ларс признался, что даже слегка завидует мне. Ему тоже хотелось купить такую вот волшебную шкатулку в городе, где он проводит много времени. Знаменитому дизайнеру, который тяготел к современности в работе, нравились именно эти элегантные, ни с чем не сравнимые старые квартиры. Наш ужин приподнял мне настроение и укрепил уверенность в том, что я сделала правильный выбор.
А уже через несколько дней Ларс мне позвонил, и голос его звучал подозрительно возбужденным для полудня: «Я нашел ее!» Поскольку за ужином накануне мы перемыли косточки всем его любовницам – Ларс выбрал меня в советчики по альковным интригам, в то время как я его – консультантом в делах моего ремонта, – я подумала, что он говорит о какой-то своей подружке, которую еще не видел в этот приезд.
– Кого? Монику? А что ты будешь делать с Соней? – продемонстрировала я свою цепкую память на имена и внимание к деталям, которые меня не особо интересовали.
– Лофт!!!
Я подумала, что он перешел на норвежский язык.
– Понимаешь, просто шел по улице, поднял голову и увидел место, которое должно стать адресом моей жизни.
Так и сказал: «Адрес моей жизни». Наверное, позавтракал с мальбеком, подумала я, вспомнив, что он рассказывал мне об этой своей привычке. «Но только в Буэнос-Айресе», – добавлял он, чтобы я его не отнесла к алкоголикам.
А дело было так. Ларс шел по булыжной мостовой Сан-Тельмо, любуясь колониальной архитектурой района и вслушиваясь в звуки танго, доносящиеся из антикварных магазинов. Совершенно случайно он поднял голову и увидел круглый купол, венчающий трехэтажное здание с фасадом из черного мрамора и французскими кокетливыми балкончиками, с которых гирляндами свисали разноцветные фуксии. Купол опоясывал балкон, уютно увитый плющом; высокие решетчатые ставни были приоткрыты, и из них доносилось, конечно же, танго, и не просто какое-то, а любимая Ларсом «Кумпарсита». Он почувствовал, что это судьба.
– И что? Была вывеска, что продается? – предвосхищая историю спросила я.
Никакой вывески там не было, но это менее всего останавливало эксцентричного искателя приключений. Высчитав номер квартиры на табличке в парадном, он позвонил по домофону в купол. Ему ответил женский голос, и Ларс на своем ломаном испанском с неправильным спряжением глаголов объяснил, что ему нужно поговорить с хозяевами квартиры. Женщина, похоже, его не понимала, переспрашивала, пытаясь выяснить, что хочет иностранец. В общем, разговор не клеился. Она выглянула с балкона и посмотрела вниз на Ларса, который, все еще продолжая говорить в домофон, активно помогал себе жестами, как будто собеседница могла их видеть. Хозяйка квартиры вернулась в гостиную и включила телевизор. Но звонок домофона продолжал раздражающе тренькать. Она еще раз попыталась выяснить, что же все-таки нужно этому рыжему человеку, и снова его не поняла. Он что-то говорил про квартиру, но что именно хотел от нее, было неясно.
