– Я живу для других. Не могу не оправдать ожиданий близких и зарываю себя в еще большие обязательства перед ними… каждой из них… А жизнь тем временем кажется короче, чем казалась раньше. Женщины – это зло? – монотонно вещает он с дивана. Его поток сознания не делится на признания и вопросы, и голос не меняет интонации.
Хорхе, как и все другие пациенты доктора Переза, ищет свою дорогу к счастью. Слава богу, у него достаточно ресурсов искать ее, поэтому, когда на середине шестого десятка лет он вдруг влюбился в молодую и веселую официантку ресторана, куда ходил обедать, его визиты к доктору Перезу резко участились. Он дотошно копался в причинах этого, как ему казалось, наваждения, ему хотелось объяснить необъяснимое и всё так же четко расставить на полках своего сознания, как стояли тома по юриспруденции на полках библиотеки в его кабинете. Было ясно, что официантка, кокетничавшая с ним и со всеми другими клиентами, ему не подходит. Она была младше его на двадцать лет, и у нее были две маленькие дочки. Хорхе понимал, что втроем они уже не умещались на телегу, где и так плотно сидели много женщин, которых он в этой телеге вез по жизни, толкая ее изо всех сил, до взбухания вен на шее и мозолей на руках. Эти яркие детали описания, как и сам образ телеги, переполненной женщинами, нравились самому Хорхе и впечатляли психотерапевта. Доктор Перез любил творческих пациентов, с ними было легко и интересно выстраивать метафорический ряд на сеансе общения. Конкретная проблема Хорхе заключалась в том, что на телеге не было места для сексуальной брюнетки Ирмы, так обворожительно смеявшейся его шуткам; место Ирмы было уже давно, лет как семь, занято блондинкой Инессой, обожавшей Хорхе и, в отличие от Ирмы, пытавшейся рассмешить любимого своими шутками, подчас очень остроумными и интеллектуальными. В Ирме не было ничего интеллектуального, зато у нее было предостаточно проблем, которые Хорхе с пылом влюбленного ринулся решать, чувствуя себя полезным.
На диване он сам, без дополнительных реплик доктора Переза, пришел к потрясшему ему выводу:
– Это карма моей жизни? Доказывать свою полезность, помогая другим? Увеличивать число людей, зависящих от меня, от моей щедрости, от моего времени и моей совести, в конце концов? Это и есть моя дорога к счастью? Делать счастливыми других? – От такого озарения он даже привстал. – Но я не могу… не хочу одновременно приносить несчастье…
Самозабвенно копающийся в извилинах своей кармы и не всегда имевший возможность изучать ее вместе с доктором Перезом в кабинете, Хорхе продолжал делиться особенно удавшимися ему метафорами и открытиями его жизни, возникшими на диване у психотерапевта, и действовать в их русле. Убежденно полагая, что его интерес разделит влюбленная в него Инесса, он рассказал ей о своих отношениях с Ирмой, о своих сомнениях и о распределении мест на телеге – ему особенно нравилась эта метафора. К его удивлению, интеллектуальной Инессе, всегда разделявшей его переживания и активно участвующей в его самоанализе, совсем не пришлись по вкусу эти откровения. Она сначала замолчала, потом вообще замкнулась, а закончилось все слезами, которые Хорхе не переносил так же, как зубную боль (он всегда закатывал истерики в кабинете у стоматолога, требуя общую анестезию при обычном кариесе). Когда Инесса заплакала, понимая, что семь лет, проведенные рядом с этим человеком, перечеркнуты смазливой молодой соперницей, внимание Хорхе переключилось с собственной персоны на роняющую слезы Инессу. Он на время превратился в доктора Переза и стал активно помогать ей искать решение в создавшейся жизненной ситуации.
– Ты хочешь как-то изменить это? Или видишь четкое решение? Для принятия его надо успокоиться, слезы способны размыть ясность его утверждения. Тебе надо сходить в бар с подругами, развеяться. Не замыкайся на своем разочаровании и не вгоняй себя в депрессию.
Ему хотелось искренне помочь Инессе, но та взорвалась и сквозь плач сказала, что он не вправе давать ей такие советы, так как это он привел ее в нынешнее состояние своими постоянными изменами и садистскими признаниями.
Чтобы ответить Инессе на эти не совсем справедливые, по его мнению, обвинения, Хорхе позвонил секретарше доктора Переза, чтобы записаться на прием. Предварительно он пожаловался Ирме на агрессию Инессы – именно так он воспринял ее реакцию, – и, не имея возможности немедленно изложить суть разговора своему аналитику, рассказал все в подробностях официантке. В какой-то момент он испугался, что повторится та же самая сцена, но Ирма только смеялась и курила миниатюрную фарфоровую трубочку с марихуаной, а затем притянула его к себе и поцеловала в лысину.
– Какие вы оба… нервные… и смешные. Пойдем лучше шампанское пить, пока девочки из школы не пришли. Ты, кстати, заедешь потом за ними, а я еще чуть-чуть в постели поваляюсь, ага?
Хорхе в тот день так и не дошел до доктора Переза, потому что после занятий любовью с ненасытной Ирмой пошел забирать девочек с продленного дня, чувствуя себя таким же молодым, как и тридцатилетние папы, вместе с которыми он ждал, когда группа первоклашек вернется с прогулки.
Доктор Перез, закончив свою работу над книгой «Неврозы успеха», уехал в Париж, где должен был присутствовать на презентации своей предыдущей, уже вышедшей книги «Эйфория поражения». Оставшийся без сеансов психоанализа Хорхе предался другим сеансам, с удовольствием предоставляемым его новой любовницей, но при этом он не бросал и старую, продолжая изводить ее своими признаниями. Уходить от нее он не собирался – интеллектуальная Инесса была ему теперь, в отсутствие доктора Переза, еще нужнее.
Тем временем известный психотерапевт наслаждался весенним Парижем и отдыхал от погружения в жизнь своих пациентов. Он определенно опровергал сложившийся миф о том, что все психоаналитики и психиатры – люди с неудавшейся личной жизнью, множеством комплексов и странностей, отчасти переданных им пациентами, отчасти приведшие изначально к выбору этой профессии. Он был счастливо и давно женат, дети также выбрали его путь и преуспевали в карьере, живя в Аргентине, стране с самым высоким числом психотерапевтов на душу населения, где на каждые 100 тысяч человек приходится двести дипломированных специалистов в этой области, большинство из которых проживают в Буэнос-Айресе. Перез был на пике своей профессиональной деятельности и пожинал лавры успеха: его книги издавались, его приглашали на международные конгрессы, и от пациентов не было отбоя. Не все были ему одинаково приятны, как, например, Хорхе, работать с которым – сплошное удовольствие: они говорили на одном языке образов, Хорхе не только прочитал, но и хорошо знал труды Фрейда, Юнга и особенно почитаемого, как и все французское в Аргентине, Жака Лакана, так что он понимал с полуслова о каком типаже идет речь. С Хорхе Перез оттачивал свое мастерство и черпал идеи для новых книг. Совсем не так обстояло дело с Мигелем, который неожиданного нагрянул в Париж, нарушив покой доктора и покушаясь на его сибаритский ритм жизни в обожаемом им городе гурманов и романтиков.
Мигель тоже был романтиком, но никогда себе в этом не признавался, поддерживая всеми силами среди друзей и многочисленных любовниц образ брутального мачо. Его считали прожженным бабником и циником, но мало кто знал, что уже не первый год он ходит к психоаналитику, на диване которого пытается докопаться до сути, очищая наносную шелуху, как снимают слои с луковицы, чтобы добраться до сердцевины. При этом зачастую на консультациях по его пористым смуглым щекам текли точно такие же слезы, как во время чистки лука. Приняв горизонтальное положение, он мог смотреть на доктора Переза снизу вверх, а не так, как привык смотреть на всех в жизни с высоты своих метра девяносто пяти – настоящий великан среди мелковатых аргентинцев.
