Количество риелторских фирм зашкаливает все пределы разумного по причине полнейшего беспредела этого посреднического бизнеса, в котором не существует ни лицензий, обязательных в странах первого мира, ни соблюдаются законы, кроме главного – по отбиранию денег у обеих сторон сделки: у покупателя и продавца одновременно.
Обилие зоомагазинов конкурирует с количеством аптек и агентств недвижимости, и это не поддается никакой другой логике, кроме любви аргентинцев к своим домашним питомцам. Буэнос-Айрес отличается самым большим количеством собак на количество городских жителей, и профессия выгульщика четвероногих друзей человека всегда в спросе среди портеньо. Молодой парень, как правило атлетического сложения, с прочным широким поводком, на котором прицеплены десять, а то и больше собак всевозможных пород, мастей и размеров, – такой же привычный персонаж столичных улиц, как и карликовый пудель в кепочке с козырьком и яркой футболке с логотипом шикарного бренда, вышагивающий на индивидуальном поводке чуть впереди своей не менее претенциозно одетой хозяйки.
Китайские супермаркеты, или как их называют «чино», сосуществуют с сетями крупных корпоративных аргентинских, чилийских и французских гастрономов, но пользуются бо́льшим успехом у жителей столицы, чем сетевые гиганты, прежде всего потому, что они везде: по пути на работу, домой, в гости или на учебу. Нет такого маршрута в городе, на котором не попалась бы хотя бы парочка китайских продуктовых магазинчиков. Держат «чино» несколько конкурирующих китайских группировок. Опознавательным сигналом, к какой именно относится данный магазин, служат стальные рольставни, а именно их цвет. Хозяева разноцветных рольставней не всегда находятся в мирных отношениях между собой, и подчас дело доходит до разборок: «голубые» наезжают на «зеленых», «желтые» враждуют с «красными». Цвет ворот говорит о «крыше» магазина, выражаясь понятным русским языком девяностых. Хозяин магазина регулярно платит за «крышевание», а те, кто «крышу» обеспечивает, в свою очередь контролируются мафией из той или иной китайской провинции. У девяти из десяти китайских «чино» ставни и двери покрашены в голубой или синий цвета, остальные цвета в меньшинстве.
«Зелеными дверями» контролирует мощная мафия китайской провинции Фуцзянь, из которой вышло около восьмидесяти процентов китайских иммигрантов, проживающих во всем мире. Китайские «чино» – феномен в основном столичный, в Буэнос-Айресе они сменили испанских лавочников, которые приехали в Аргентину после Гражданской войны и немало привнесли в креольскую культуру, открыв свои традиционные альмасены
[15].
Продолжая оставаться в основном особенностью розничной торговли Буэнос-Айреса (в столице один «чино» в среднем приходится на каждые восемь кварталов), китайские бизнесмены, заручившись покровителями среди политиков, стали завоевывать торговые пространства других городов, и весьма успешно, невзирая на извечные проблемы китайских продавцов с испанским языком, который дается им с трудом. Неоспоримое преимущество китайских супермаркетов перед сетевыми – дешевое вино. Это весомый аргумент в пользу «чино», как и тот, что, в каком бы районе я ни жила, а переезжала я девять раз за десять лет, «чино» всегда был за углом. Как-то я жила на улице Кесада, где на перекрестке было четыре китайских магазинчика, по одному на каждом углу, и два магазина с товарами для животных. Чуть подальше располагались два агентства недвижимости, друг напротив друга, а за углом, в ста метрах, был офис архитектурной фирмы, которая также занималась продажей жилья. Вот такой типичный жилой микрорайон.
Чужим в аргентинский бизнес проникнуть непросто. Когда это попытался сделать Uber (мультинациональная компания, с небольшим офисом в Сан-Франциско и с огромным штатом водителей и клиентов по всему миру), дело дошло до драк и забастовок местных таксистов, которые заблокировали центральные улицы города, парализовав жизнь всего мегаполиса. На окнах такси красовались таблички: «Uber, вон из Аргентины!», напротив офиса Uber собралась толпа разгневанных шоферов, они швыряли камни в окна, устраивали провокации, выслеживали водителей Uber и угрожали им физической расправой. Президент страны публично поддержал «своих», и они было почувствовали всю сладость победы. Uber обиженно шмыгнул носом и притих, однако не ушел с рынка совсем. Черно-желтые такси продолжают держать монополию цен, которые выросли в двенадцать с половиной раз за последние двенадцать лет. Тарифы проезда назначаются государством через Министерство транспорта, но под нажимом и контролем синдиката таксистов. Призывы к борьбе против Uber, приравненного практически к иностранному оккупанту, по силе патриотизма и эмоционального накала не уступали плакатам военного времени: «Родина – мать, умей ее защищать!». Но прогресс камнями не остановить: компания Uber, произведя ряд стратегических действий, переместив офис с первого этажа на тридцать восьмой в охраняемом бизнес-парке «Пуэрто-Мадеро» с пропускной системой, прочно обосновалась на аргентинском рынке, к радости пассажиров, которым пришлись по душе демократичные цены и доброжелательность шоферов, и также к радости многих автолюбителей, которые и сами подались в Uber, чтобы подрабатывать по выходным или по пути на свое основное место работы. Вот только опознавательных знаков на машинах Uber в Буенос-Айресе не увидишь; что же, умение учитывать местную специфику – залог успеха. И следующие два тематических бизнес-исследования, хотя и не будут включены в академические пособия Гарварда по истории международного бизнеса, вполне могут пригодиться какой-нибудь отчаянной душе, подумывающей о предпринимательстве в Аргентине.
«Луи Виттон» с Саляды
Говорят, что Саляда самая большая ярмарка в мире. Здесь, в бедном пригороде, куда надо добираться на машине или автобусе, если машины нет, можно купить всё и к тому же в три раза дешевле. Подобные торговые ряды, конечно, есть во всех больших городах, и, казалось, удивить тут нечем. Впрочем, поехали мы не за удивлением, а за сумкой «Луи Виттон» и кроссовками «Найк», которые так хотела дочка моего приятеля Хосе на свое пятнадцатилетие. Пятнадцать лет в Аргентине отмечается с большим размахом, и подчас родители влезают в долги на несколько лет, чтобы отпраздновать столь важное событие. У Хосе нет денег ни на шикарный банкет для дочки и ее друзей, ни на гламурные торговые центры, где цены на фирменные товары приближаются к размерам его месячной зарплаты. Поэтому, когда он мне сказал, что поедет за подарками на Саляду, я сразу же напросилась поехать с ним за компанию, так как слышала не раз об этом аргентинском феномене, а одна туда ехать не решалась.
До Саляды ходят автобусы, причем не только из Буэнос-Айреса, от которого езды около часа, но и из всех крупных городов и провинций Аргентины. В толпу, принявшую форму аккуратной очереди в ожидании очередного автобуса, я не сильно вписывалась, поэтому каждый второй считал почти что своим долгом спросить меня, откуда я, и, пока я мялась, не зная, что ответить, – этот вопрос всегда вводит меня в замешательство, – раздавались предположения: из Норвегии? Германия? Францеза? Обычно побеждает мнение, что я из Бразилии, и не потому, что похожа на чернокожую и пышнозадую богиню Копакабаны, а просто люди, нечасто имевшие дела с иностранцами, автоматически принимают за бразильцев всех, кто говорит с акцентом. Раньше, до дефолта 2001 года, позволившего туристам со всего мира наслаждаться сочными стейками и мальбеком по ценам «Макдоналдса» в их родных странах, бразильцы были самой многочисленной группой туристов.
