Тут из телефона вновь раздался голос Херцфельда, который спросил:
– А что, если указания, содержащиеся в капсуле, должны привести меня не к трупам, а к живым людям? Может быть, я нашел первое сообщение относительно Эрика слишком поздно? Возможно, мы вовлечены в коварную и одновременно столь же хитроумную игру, и в этом трупе, найденном вами, сокрыто имя очередной жертвы, которую еще можно спасти. Причем в каждую секунду, которую мы с вами теряем в пустых спорах, шансы на спасение уменьшаются. Неужели вы допустите, чтобы мы опоздали?
– Все это только ваши предположения, – ответила Линда, подходя к лифту.
– Желтая пластиковая капсула в шее этого мужчины – это не предположение. Она реальна. Конечно, сейчас вы можете отказаться и просто ждать, пока я приеду. Но есть и другой вариант: мы используем выпавший нам шанс, выиграем время, которое неумолимо уходит, и, возможно, успеем спасти чью-то жизнь.
В ответ Линда рассмеялась и нажала на кнопку лифта.
– Это какой-то абсурд. Прекратите обманывать меня, профессор.
– Что вы имеете в виду?
– Речь идет не о каких-то неизвестных жертвах. До них вам нет никакого дела! Вы заботитесь только о своей дочери!
Херцфельд какое-то время молчал, а когда ответил, Линде показалось, что голос профессора дрожит. Однако это могло быть связано и с тряской на дороге, наложившейся на его вопрос:
– У вас есть дети?
– Мне двадцать четыре, – ответила она таким голосом, в котором ясно читалось: «Не дай бог!»
– Но вы хотите их иметь?
– Когда найдется подходящий жених, – фыркнула она в трубку, а про себя подумала: «А что, если такой никогда не подвернется?»
Линда еще раз задала себе вопрос Херцфельда и потом ответила:
– Да, я люблю детей. Я и сама еще, если разобраться, настоящий ребенок. Будь по-другому, стала бы я рисовать комиксы?
– Отлично. Выходит, вы все же подумываете над тем, чтобы стать матерью. Конечно, материнское чувство вам еще не знакомо, но некоторая предрасположенность все же имеется. Я прав?
В этот момент лифт пришел в движение и, судя по световому табло, начал спускаться со второго этажа.
– Я догадываюсь, профессор, куда вы клоните, и на вашем месте, если бы у меня похитили дочь, поступала бы точно так же. Тем не менее вы настоящий засранец, поскольку принуждаете меня резать человека.
– Линда?
– Да, – отозвалась она, задаваясь вопросом, какой следующий неубедительный довод Херцфельд приведет, чтобы попытаться уговорить ее вернуться в прозекторскую.
Линда ожидала чего угодно, но только не того, что профессор рассмеется в ответ и скажет:
– Если уж я вынужден терпеть, когда меня обзывают засранцем, то давайте хотя бы перейдем на «ты».
Ее хохот гулко отразился от стен подвального коридора. Однако он не принес с собой того облегчения, какого бы ей хотелось. Но все же это сняло с нее часть напряжения, в котором она находилась в последние минуты. В этот момент дверь лифта открылась, и смех Линды мгновенно трансформировался в протяжный душераздирающий крик.
Глава 21
В аду
Как долго он отсутствовал? Измученная девушка больше не ощущала течения времени, не понимала, сошла ли она с ума или нет. Несчастная не помнила ни своего имени, ни фамилии, ни обстоятельств похищения.
«Я не так выразился. Понаслаждайся тем временем, которое у тебя еще осталось», – порекомендовал ей этот зверь в человеческом обличье, прежде чем освободить от оков и оставить одну в застенке какого-то подвала. Не понимала она и смысла оброненной им фразы: «Я оставлю тебя на некоторое время». Возможно, он поступил так умышленно, чтобы заставить ее каждую секунду бояться его возвращения.
Ему удалось поменять кожаные оковы на те ужасные картины, которые теперь теснились в ее голове: изуродованные женщины, кровоточащие половые органы и ржавые инструменты для обрезания.
«Как давно это было? – силилась вспомнить несчастная девушка. – Как долго я пролежала на металлических нарах, пытаясь справиться со своей болью при каждом вздохе? Так, как научил меня папа, когда мы вместе с ним занимались йогой, и у меня начинало колоть в боку. Сколько прошло часов? А может быть, дней? Мой мучитель явно тянет время, чтобы до конца насладиться предвкушением того, что сотворит со мной в следующий раз».
«Независимо от того, какой метод я изберу, ясно только одно: ты это не переживешь», – сказал он тогда.
Первое время после его ухода она почти не двигалась. И делала это непреднамеренно – просто у нее постоянно дрожали ноги и мышцы живота. Она даже не отваживалась потрогать себя между ног, ведь от одной только мысли об этом все ее тело охватывала нестерпимая боль. Кроме того, ее воротило от мысли, что этот сумасшедший мог снова распалить свою похоть при виде того, как она встает и идет к раковине у стены, чтобы хотя бы смыть кровь со своих бедер.
«Интересно, она все еще течет? – думала девушка. – Или мне это только кажется из-за того, что я постоянно ощущаю привкус крови у себя во рту?»
Она была уверена, что не одолеет даже трех шагов, отделявших нары от раковины. Бедняжка считала, что видеокамера, постоянно светившая красным глазком, запечатлеет в таком случае лишь ее падение в этом узилище.
Свой застенок она называла узилищем из-за того, что голые бетонные стены в нем были темно-серого цвета и освещались одной яркой лампочкой, вкрученной в патрон, свободно болтавшийся на крюке для мяса под потолком. Однажды, после ухода своего мучителя, девушка осмелилась поднять голову, но у нее сразу же потемнело в глазах. Теперь она попыталась сделать это снова. И как в первый раз, к горлу подступила тошнота, но переносить ее оказалось легче, чем раньше, а это могло свидетельствовать только о том, что прошло уже достаточно много времени.
Достаточно много времени?
Она сжала зубы, но все равно вскрикнула от боли, когда встала на обе ноги. При этом ей показалось, что ноги у нее вообще отсутствовали. Во всяком случае, она их не чувствовала. Ей пришлось встать на колени, чтобы не упасть, и ползти на четвереньках, как младенцу.
От пола воняло пылью и нечистотами, возможно ее собственными, и она стонала при каждом малейшем усилии продвинуться вперед, напоминавшем движение краба и оставлявшем новые ссадины на ее коленках.
«Боже! Не дай ему вернуться прямо сейчас!» – мысленно умоляла она.
Одна мысль о том, что ее мучитель может войти, увидеть ее ползущей на четвереньках, словно собака, и сексуально возбудиться от этого, заставляла несчастную двигаться быстрее.
Двигаться, но куда?
Она хотела осмотреться в своем узилище, но потеряла равновесие и, упав на бок с той стороны, где были сломаны ребра, вскрикнула. Как ни странно, девушка помнила почти все подробности изнасилований, но начисто забыла, как получила травмы грудной клетки. Поэтому предположила, что они возникли при ее похищении.
