Когда резкая боль немного утихла и девушка вытерла хлынувшие из глаз слезы, она поняла, что ползла в неправильном направлении. Ведь ее до сих пор постоянно тянуло к выходу, хотя бедняжка и слышала, как ее мучитель несколько раз поворачивал ключ в замке толстой противопожарной двери.
Потом она посмотрела в сторону своих нар, подумав при этом, что они являются ее смертным одром, и впервые увидела картонную коробку, стоявшую прямо под изголовьем.
Что там может быть?
Надежда вспыхнула в ней, но даже это чувство причинило боль, правда не столь сильную, как движения по голому бетонному полу по пути назад. Несчастной поневоле вспомнился отрывок из когда-то прочитанной книги о том, что «надежда является не чем иным, как осколком в ноге, приносящим боль до тех пор, пока его наконец-то не вытащат». Осознавала она и то, что в коробке вряд ли будет лежать ключ к свободе.
«Или все-таки такое возможно? – засомневалась девушка. – В конце концов, он ведь снял с меня оковы».
Бедняжка надеялась увидеть в коробке одежду, может быть, бутылку воды и какую-нибудь еду.
«Даже приговоренным к смерти палач дает поесть», – думала она.
Вместе с надеждой к ней вернулось чувство голода, жажды и вообще все те ощущения, которым не было места тогда, когда ее мир состоял только из боли.
Кто думает о еде, когда приходит смерть?
Прошло много мучительных минут, прежде чем она наконец добралась до картонной коробки, видимо стоявшей под изголовьем уже достаточно долго. На это указывали стенки, потемневшие от влаги, проникавшей в картон от сырости бетонного пола.
Девушка нервными движениями открыла коробку и заглянула внутрь.
– Какого черта?.. – невольно воскликнула она.
В картонной коробке не оказалось ни ключа, ни воды, ни одежды. Там лежало совсем другое, и если бы несчастная не была настолько истощена, то наверняка отпрянула бы назад. Иной реакции у нормального человека при виде свернувшейся клубком змеи, наверное, и быть не может.
Только при втором взгляде она поняла, что ее воображение, запрограммированное на смерть и побои, сыграло с ней злую шутку. В коробке не было никакого живого существа и тем более змеи. Там лежала…
– Веревка? – удивилась девушка и вновь заглянула в коробку. – Нет, это не обыкновенная веревка, – поправила она себя, взяв практически пустую коробку и запустив в нее обе руки. – Это толстая бечевка!
Действуя попеременно обеими руками, она тянула страшную находку до тех пор, пока не показался ее конец. Тогда из груди несчастной вырвался дикий крик, поскольку на конце болталось именно то, чего она больше всего боялась, вытягивая бечевку.
«Понаслаждайся тем временем, которое у тебя еще осталось», – припомнились ей слова человека, во власти которого она находилась все последние дни.
В отчаянии девушка посмотрела вверх на крюк для мяса, на котором висела потолочная лампа. Этот крюк как нельзя лучше подходил для бечевки в ее руках, конец которой заканчивался петлей.
Глава 22
Херцфельд не имел ни малейшего понятия, где они остановились. Где-то в Бранденбурге Ингольф съехал с автострады, чтобы найти заправку, поскольку впереди, на много километров, место, где можно было бы разжиться бензином, согласно данным навигатора, отсутствовало. Теперь машина стояла на одной из многочисленных типовых модульных автостанций, выглядевших во всей Германии одинаково. Здесь имелся небольшой торговый центр и точка быстрого питания, работавшая по системе самообслуживания, в которой профессор взял себе двойной эспрессо. Стажер же направился в туалет.
Ингольф уже начал доставать Херцфельда своими вопросами, интересуясь, над каким таким необычным случаем работает профессор, ведя столь странные разговоры по телефону и двигаясь в направлении Гельголанда именно в тот день, когда сказался больным.
Херцфельд обнадежил практиканта обещанием рассказать все позже, сославшись на необходимость хранить до поры врачебную тайну, понимая, однако, что рано или поздно ему придется открыться, если это странствие затянется. Однако всему свое время. Сейчас следовало срочно восстановить контакт с Линдой.
– Что с вами случилось? – спросил он, наконец-то дозвонившись до молодой женщины и стараясь говорить не очень громко.
Профессор специально выбрал себе место в сторонке, чтобы ему никто не мешал. Однако не успел он дозвониться до Линды, как за соседним столиком примостилась какая-то парочка, и теперь его от нежелательных соседей отделяла всего лишь пластмассовая пальма.
– Почему вы прервали разговор?
– Я думала, что мы перешли на «ты».
– Конечно, конечно, – улыбнулся Херцфельд. – А что это был за крик?
– Сожалею, но это вышло непроизвольно. Я подумала, что вижу перед собой Дэнни.
– Дэнни?
– Это мой бывший парень, он… – начала было Линда, но запнулась на полуслове. – Ах, забудь!
– Подожди, твой друг с тобой?
– Нет. Послушай, у меня немного расшатались нервы. Дело вот в чем: в прошлом году выяснилось, что мой бывший оказался слишком навязчивым ухажером и стал меня преследовать. Именно от него я спряталась на острове, рассчитывая дистанцироваться от тех страхов, которые мне пришлось пережить. Однако, честно говоря, это плохо у меня получается, так как в свободное время мне приходится потрошить трупы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что здесь, в подвале морга, я вижу призраков. Когда лифт приехал, мне в зеркале показалось, что позади меня мелькнула тень. Но это определенно была игра моего воображения. Как я уже говорила, нервы у меня на пределе.
– Тогда все в порядке, а то я начал волноваться. Где ты находишься теперь?
– Снова в прозекторской.
Пауль вздохнул с облегчением, но радоваться было рано, поскольку Линда немедленно решила развеять возможное недопонимание, заявив:
– Я испугалась и пришла за ножом. Но только для самозащиты, а не для того, чтобы резать Эрика.
Находясь от Херцфельда на расстоянии более четырехсот километров, Линда взглянула на свое отражение в лезвии секционного ножа и оторопела. Она увидела там женщину с темными кругами вокруг глаз, которой можно было дать не меньше сорока лет.
– Линда! Ты не должна держать его как карандаш или столовый нож. Зажми его в кулаке как кинжал!
– Ты все никак не уймешься, да?
– Причины моего поведения тебе известны.
Молодая женщина тяжело вздохнула. Между тем она стала уже привыкать к виду тела, лежавшего на секционном столе. Если бы в данный момент Линда оказалась за своим мольбертом, то с легкостью по памяти смогла бы во всех подробностях отобразить на листе бумаги этого тучного человека с ногами как у аиста. При этом мысль о том, что труп можно представить в качестве абстрактного образца для выполнения обычного упражнения в художественном колледже, помогла ей собраться с духом и абстрагироваться от происходящего.
