«Разорванная, свежекровоточащая девственная плева. Женщина/девушка до сего числа была девственницей.
Перелом шейного отдела позвоночника.
Следы чужеродной слюны на коже по всему телу, особенно в лобковой области».
– Откуда это у вас? – спросил Херцфельд, торопливо ища в столбце персональных данных фамилию и возраст жертвы. Однако ни того ни другого не обнаружил.
Вместо этого на последней странице протокола имелась незакрепленная фотография. «Полароид» запечатлел молодую женщину на секционном столе, над которой наклонился Мартинек, делая ей вскрытие грудной клетки.
«Нет! Это невозможно!» – пронеслось у Херцфельда в голове.
Голова женщины на фотографии была обрезана, но даже в таком виде нетрудно было понять, что по комплекции и росту…
Комплекция и рост тела вполне могли совпадать с данными его дочери!
При мысли о Ханне пальцы несчастного отца непроизвольно разжались, и папка выпала из его рук.
– Дело лежало на дне коробки, – пояснил Ингольф, поднимая папку с пола.
Он посмотрел на профессора и спросил:
– Вы видите во всем этом какую-нибудь взаимосвязь? Сообщение? Деньги? Вентилятор?
– Боюсь, что да, – тихо ответил Херцфельд.
В этот момент его вновь охватили недобрые предчувствия. «Как ты там написал в Фейсбуке, Свен? Какой девиз указал в своем профиле? «Ничего не оставлять на волю случая!» Так, кажется?» – вспомнил Херцфельд.
Он помолчал немного, отгоняя страшные видения, и произнес:
– Мартинек точно знает, что делает. Он оставил нам звуковые указатели.
С этими словами Херцфельд кивнул в сторону вентилятора.
– Куда он хочет нас привести? – спросил Ингольф.
– Вот это мы сейчас и выясним, – ответил профессор, втягивая воздух через нос.
Теперь, когда вонь от горелой проводки немного рассеялась, он стал ощущать примеси и других неприятных запахов.
– Вы тоже это чувствуете? – задал Херцфельд вопрос Ингольфу и посмотрел на окантованную деревом стеклянную дверь в конце прохода.
Не дожидаясь ответа, он направился к ней и распахнул раздвижные створки. За ними скрывался еще один вентилятор, который тоже начал подгорать от перегрузки. Профессор выключил из сети и этот прибор. Однако ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к внезапно наступившей тишине и царившему здесь полумраку. Только потом Херцфельд стал различать не контуры, а сами предметы.
Стены столовой с высокими потолками, украшенными лепниной, были отделаны деревянными панелями. Сам же зал заканчивался остекленным эркером, выходящим в тыльную часть сада. Как и в других комнатах, стены здесь тоже были голыми, и только следы на потемневшем дереве указывали на то, что когда-то тут, напротив обеденного стола, висели небольшие картины. Причем назвать этот единственный стоявший в столовой стол большим было бы невероятным преуменьшением. За этим исполином из потемневшего от времени красного дерева с комфортом могла бы разместиться целая свадьба. Причем сидевшие не мешали бы друг другу. Однако, судя по состоянию опутанной паутиной люстры, болтавшейся всего на двух из шести потолочных креплений, такие торжества в этой старой усадьбе давно ушли в прошлое.
И все же стол и люстра не были единственными обращавшими на себя внимание предметами.
– Боже мой, что это? – ахнул Ингольф, одной рукой показывая на центр стола, а другой зажимая себе рот и нос.
Херцфельд сделал шаг вперед, и все его тело охватила дрожь.
«Страшно даже произносить такое», – подумал он.
На столе прямо по центру под старой люстрой лежал не то какой-то мешок, не то тело…
Точно распознать это было трудно, поскольку бесформенный предмет был накрыт белой тканью.
Внезапно у Херцфельда возникло странное желание. Он захотел вновь услышать шум отопительных приборов, исподволь надеясь, что тот поможет заглушить его обострившееся обоняние. Ведь то, что лежало под простыней, распространяло столь знакомый ему запах разлагающегося трупа. К страшной картине добавлялось кое-что еще. Тонкая льняная ткань, казалось, двигалась.
– Это нечто, лежащее под простыней, еще живое, – давясь от подступавших к горлу приступов тошноты, заикаясь, проговорил Ингольф.
Однако Херцфельд точно знал, что его спутник ошибается. В этот момент, словно в подтверждение его худших опасений, из-под ткани выполз белый червяк и начал извиваться на полированной поверхности стола.
«Слишком маленький размер. Это не целый труп, – подумал профессор, и от этой мысли ему стало еще невыносимее. – Не могу больше!»
В его ушах зашумело так, как будто не жуки и личинки разрушали гнилое мясо под покрывалом, а целый осиный рой.
Теперь причина высокой температуры и влажности воздуха стала понятна Паулю – Мартинек хотел ускорить процесс гниения. Слезы выступили на глазах несчастного отца, когда он протянул было руку в направлении трепетавшей простыни, но тут же ее отдернул.
«Я не смогу!»
За свою практику он смотрел в лицо тысячам мертвецов, однако сейчас то, чего он так опасался увидеть, лишало его сил. Пауль почувствовал, как пот заструился по его шее, и вынужден был сделать шаг вперед, чтобы сохранить равновесие и не упасть.
До этого момента он своим телом закрывал Ингольфу видимость и мешал рассмотреть то, что лежало на столе. Теперь и практикант смог понять, что именно потрясло профессора. Не зловоние и не личинки удерживали Херцфельда от того, чтобы отдернуть простыню, а баллончик со спреем для астматиков, лежавший на столе прямо перед глазами несчастного отца.
Глава 28
Гельголанд
– Где ты пропадал так долго, когда мы были у этой Тевен? – поинтересовалась Линда, когда они с комендантом спускались на лифте в морг.
Только когда она произнесла эту фразу, до ее сознания дошло, что они с Мюллером совершенно незаметно перешли на «ты».
«Безумие объединяет! Тоже хороший слоган для футболки», – подумала молодая женщина.
– У меня возникли сложности с люком на чердак. Замок заклинило, и даже мои отмычки не помогали. Я только-только взломал его, как услышал внизу твои крики.
В этот момент просторная кабина лифта задрожала, остановилась, и двери открылись.
– Как ты думаешь, дочка Херцфельда еще жива? – спросила Линда, придерживая одной рукой край ковра, завернутого в бесформенный рулон, чтобы тот не соскользнул с каталки по дороге из лифта.
Ее руки почему-то внезапно онемели еще тогда, когда в доме судьи она попыталась стереть с себя кровь, в которой перепачкалась.
Они решили использовать для перевозки трупа персидский ковер, лежавший перед диваном. Причем вначале всю грязную работу Линде пришлось делать в одиночку, ведь Эндер наотрез отказался ей помогать до тех пор, пока кровь еще была видна. Зато, когда тело было кое-как завернуто в ковер, он самостоятельно отнес его в машину, чтобы, следуя указаниям Херцфельда, доставить труп в клинику.
