Парням, знавшим о ее эксцентричности, легко удавалось завоевать сердце девушки. Однако многие ухажеры быстро уставали и вскоре буквально валились с ног, а чтобы оправдать себя в собственных глазах, начинали распространять слухи о том, что Линда – просто сумасшедшая дешевая курица, легко прыгающая в постель к мужчинам. Но это не соответствовало действительности.
Линда так скоро прерывала свои знакомства по одной-единственной причине: она не могла долго выдерживать «заурядных экземпляров», то есть парней, которые не принимали такой образ жизни и не понимали ее юмора. Девушка даже разработала весьма примитивный тест, на основании которого уже в первую ночь определяла, имеют ли начинавшиеся отношения хоть какую-нибудь перспективу. А тест заключался вот в чем: как только покоренный ею молодой человек засыпал и отворачивался к стенке, она начинала яростно его тормошить. Когда же тот просыпался, Линда, не давая ему прийти в себя, наигранно грозным голосом спрашивала:
– Признавайся, где твои деньги?
Столь примитивный тест за все время успешно прошли лишь два человека, которые восприняли такой вопрос как шутку и расхохотались в ответ. С первым она прожила пять лет, а вот отношения со вторым, именно с Дэнни, продлились около года. Однако теперь Линда воспринимала те дни как целую вечность, поскольку они оказались самыми худшими в ее жизни.
Из этих воспоминаний к действительности Линду вернул голос брата, который, услышав про Дэнни, заявил:
– Малышка, разве я не обещал тебе, что мы позаботимся насчет этого типа?
Линда с удивлением обнаружила, что ходит по спальне по-прежнему голой и мокрой, оставляя на паркете следы влажных босых ног. Ей стало холодно, но сама мысль о том, что надо притронуться к сырому полотенцу, вызывала у нее отвращение.
«Да, ты так говорил, – мысленно ответила она брату, плотно прижимая телефон к уху. – Ты обещал отучить Дэнни от подобных штучек, но, может быть, на этот раз задачка оказалась тебе не по плечу?»
Однако вслух произносить что-либо подобное Линда не стала, поскольку это все равно ни к чему хорошему бы не привело. Ведь у ее «большого» брата была одна слабость – он считал себя непобедимым. И не зря – одно только его появление обычно повергало противников в трепет и обращало в бегство. Да иначе и быть не могло! Можно только представить, что испытывали эти люди, увидев перед собой настоящую гору мышц ростом под два метра, да к тому же натренированную в уличных боях, которым Клеменс посвящал все свое свободное время.
От него так и веяло огромной физической силой. К тому же многочисленные стычки не могли не оставить характерных следов на его лице. Но больше всего противников повергала в ужас татуировка у него на лбу, изображавшая входное отверстие от пистолетной пули. Этот «шедевр» Клеменс нанес себе при помощи одного сотрудника кельнской тату-студии.
Конечно, находились, пусть и немногие, глупцы, которые все же отваживались противостоять этому громиле. За свою дерзость они расплачивались долгим пребыванием на больничной койке.
– Что вы сделали с Дэнни? – поинтересовалась Линда, стоя перед чемоданом со своими нехитрыми пожитками.
Она находилась на острове уже четырнадцать дней, но так и не удосужилась разобрать вещи и повесить одежду в шкаф. Схватив джинсы, Линда натянула их прямо на голое тело, потребовав при этом от своего брата:
– Скажи, Клеменс. Я имею право знать!
Линда была, пожалуй, единственным человеком на всем белом свете, кому дозволялось безнаказанно называть этого атлета по имени. Все остальные, даже родители, обязаны были обращаться к нему по фамилии, поскольку он считал, что «Камински» звучало более мужественно. По его мнению, имя Клеменс, которое избрала для него мать, подходило разве что какому-нибудь педику, но никак не ему. То, что он вообще разговаривал со своими родителями, можно назвать настоящим чудом, особенно после того, как начал вести избранный им образ жизни, предав, по их мнению, все те идеалы, ради осуществления которых они горбатились всю свою жизнь.
– Тебе достаточно знать, что этот Дэнни больше с тобой ничего не сделает! – коротко бросил Клеменс.
– Ты так думаешь? Неужели вы сломали ему пальцы, которыми он настрочил мой некролог?
Сказав это, Линда невольно прикрыла глаза и постаралась отогнать от себя нахлынувшие на нее воспоминания. Однако они никак не хотели улетучиваться. Перед ее мысленным взором вновь возникла публикация в воскресной газете размером в половину страницы, обведенная черной траурной рамкой и со скромным крестом возле ее фамилии. При этом в качестве даты смерти Дэнни обозначил тот день, когда она разорвала с ним отношения.
– Вы выкололи ему глаза, которыми он пялился в объектив видеокамеры? – придя в ярость от нахлынувших на нее видений, спросила Линда. – Те бесстыжие глаза, с которыми этот негодяй снимал меня тогда, когда я встречалась со своими подругами? Когда ходила в магазин за покупками? Когда спала?
Художница попыталась взять себя в руки, но это ни к чему не привело – она только распалилась еще больше:
– А может быть, вы отрубили его поганые руки, которыми он подмешивал кислоту в мой крем для кожи? После того как я пригрозила донести на него, если он не прекратит донимать меня своими приставаниями?
Выкрикивая это, Линда непроизвольно дотронулась до своего безобразного рубца на лбу.
– Нет, – услышала она бесстрастный голос брата. – Так легко этот идиот от нас не отделался.
– Он далеко не идиот! – бросила Линда.
И действительно, Дэнни Гааг отнюдь не был идиотом. Скорее наоборот. Хотя Даниэля и отличала вспыльчивость, его нельзя было назвать ни глупым, ни чересчур эмоциональным человеком, не умеющим контролировать свои поступки. Все, что он делал, совершалось им только после тщательного осмысления, взвешивания всех за и против и подробного планирования. Дэнни начинал действовать только тогда, когда был убежден, что это не причинит ему вреда. К тому же для него не являлось проблемой длительное время находиться в ожидании, когда можно будет нанести повторный удар, да так, чтобы не давать полиции повода в чем-нибудь его заподозрить.
По мнению полиции, нападки, которым подвергалась Линда, были не типичны для одного преследователя, поскольку способы их осуществления не повторялись, и между ними имелись достаточно большие временные интервалы. Такое, на их «просвещенный» взгляд, было характерно для действий большого числа мужчин.
– Просто Линде не повезло с мужиками, – был их вердикт. – Возможно, это дело рук фанатичных читателей ее комиксов!
Полицейские просто не хотели принимать во внимание то обстоятельство, что именно к таким выводам их и подталкивал Дэнни, организуя свои провокации. К тому же он считался популярным автором с хорошим достатком, да и внешность его внушала доверие. В общем, его относили к числу людей, которым такие действия были просто ни к чему. Ведь он мог с легкостью выбрать себе любую девушку.
Именно такую оценку услышала Линда из уст одной служащей полиции, которая записывала ее показания. Из того, что сказала эта женщина-полицейский, выходило, будто бы художница вообще не достойна того, чтобы Дэнни к ней приставал. Вот и получалось, что Линда его просто оговаривала.
