– Тем не менее это ему почти удалось, – задумчиво произнес практикант. – А вдруг вы провалитесь в какую-нибудь вырытую им яму?
– Уверен, то, что произошло на озере, явилось чистой случайностью, – покачав головой, заявил Херцфельд. – По крайней мере, я на это надеюсь. Но если мое утверждение ошибочно, то это может служить дополнительным аргументом для того, чтобы вы остались в машине и в случае необходимости помогли мне освободиться. – Профессор строго посмотрел на практиканта и спросил: – Вы это поняли?
– Так точно, сэр! – по-армейски отсалютовав, ответил Ингольф. – Только позвольте сказать кое-что еще.
– Что еще? – недовольно буркнул Херцфельд, открывая дверь машины.
– Там что-то горит?
Пауль посмотрел в сторону, куда был направлен указательный палец Ингольфа, и увидел это.
Действительно!
Теперь, когда ксеноновые фары ярко осветили аккуратно сложенные в штабель бревна, сомнений не оставалось.
– За кучей бревен и вправду поднимается дым, – подтвердил Херцфельд, с трудом открывая дверь машины из-за сильного ветра.
Его резкий порыв прижал дверь к кузову «порше» и разогнал столб серого дыма, который только что поднимался к небу над кучей аккуратно сложенных бревен. При этом проникший в машину холод подтвердил справедливость переданного по радио прогноза погоды, предсказывавшего минус двенадцать градусов.
Херцфельд выпрыгнул с сиденья водителя в снег и утонул в нем по самые лодыжки. Затем он закрыл дверь машины и пошел на поляну. Уже через несколько метров показался источник густого и грязно-серого дыма. Им оказалась покосившаяся печная труба на крыше строительного вагончика для лесных рабочих.
Под ногами Пауля хрустнула запорошенная снегом ветка, и его сердце невольно сжалось. Он хотел было двинуться дальше, как вдруг за его спиной стало заметно светлее.
– Я же наказал вам оставаться в машине! – воскликнул Херцфельд и, обернувшись, обомлел.
Передняя пассажирская дверь «порше» оказалась приоткрытой, а внутреннее освещение салона ясно показывало, что сын сенатора по внутренним делам исчез.
– Ингольф! – окликнул практиканта профессор.
Однако никакого ответа не последовало. В животе у Херцфельда похолодело, и он застыл на поляне, глядя то на строительный вагончик, то на «порше». Несмотря на валивший дым из печной трубы первого и свет в салоне второго, оба они казались брошенными.
Пауль уже хотел было броситься к автомобилю, но потом передумал и опустился на колени, чтобы посмотреть под машину. Больше всего он боялся увидеть лежавшего на снегу Ингольфа, но его там не было.
– Ингольф! – вторично закричал Херцфельд.
И опять в ответ тишина!
«Что, к чертям собачьим, здесь происходит?» – подумал профессор и стал осторожно подкрадываться к «порше».
Он обогнул капот и зашел со стороны переднего пассажирского кресла, но вопреки его ожиданиям на него никто не напал. Однако и практиканта нигде видно не было.
– Ингольф! – вновь крикнул Херцфельд, но ответа снова не последовало.
Тогда под шум обдува салона автомобиля профессор приблизился к закрытой задней двери, но через тонированные стекла ничего разглядеть не смог. Он схватился за ручку двери, изо всех сил сжал пальцы и с громким криком открыл ее одним рывком. Однако внутри никого не оказалось. Никого, кого можно было бы напугать таким маневром. Не обнаружил Херцфельд и Ингольфа.
Салон «Порше Кайен Турбо-С» был пуст!
– Где же ты? – прошептал Пауль, озадаченно отвернувшись от машины и всматриваясь в темноту окружавшего его леса.
При свете, исходившем из салона, он неожиданно обнаружил в снегу глубокие следы. Они вели от автомобиля прямо к небольшой группе деревьев, стоявших на краю лесной чащи, где обращал на себя внимание развесистый дуб.
– Где вы? – снова закричал Херцфельд, идя по следу, оставленному практикантом.
«Что у Ингольфа на уме? Почему он молча исчез в лесу?» – думал профессор.
Чем ближе он подходил к деревьям, тем темнее становилось. В такой обстановке Пауль впервые в жизни пожалел о том, что патологоанатомам Федерального ведомства уголовной полиции не выдавали табельного оружия. Херцфельд проклинал себя за то, что не прислушался к своему внутреннему голосу, который с самого начала говорил ему, что с этим Ингольфом что-то не так, даже если он и был сыном сенатора по внутренним делам. Действительно, кто же повезет своего профессора через всю Германию только для того, чтобы сохранить за собой место прохождения практики?
«Неужели им двигала идея по развитию бизнеса? Глупость какая», – рассуждал Пауль.
Примерно в метре от дуба он в нерешительности остановился, не зная, что предпринять – идти ли дальше по следу Ингольфа или вернуться к машине.
«Что же теперь делать?»
Он еще раз посмотрел на машину, а потом вновь перевел взгляд на группу деревьев, за которой, как казалось, терялись следы. Профессор взглянул вниз и вдруг заметил это.
«Проклятье! – подумал он. – Мне следовало сразу обратить внимание!»
Все дело было в следах Ингольфа на снегу, вдоль которых он шел. Они оказались слишком глубокими.
«Намного глубже, чем мои!» – констатировал Херцфельд. Складывалось такое впечатление, как будто Ингольф тащил на себе тяжелый груз.
Или…
Пауль осознал истину в ту же самую секунду, когда позади дерева показалась тень. Вывод напрашивался сам собой: если не Ингольф тащил груз, то оставалось только одно.
Кто-то нес самого Ингольфа прочь от машины.
Херцфельд так и не успел понять, кто именно прижал к его рту влажную тряпку, – он потерял сознание.
Глава 48
Херцфельд снова оказался на озере.
Только на этот раз не Ингольф, а он сам барахтался в проруби, уйдя в воду с головой и отчаянно борясь за свою жизнь. Профессор хотел поднять руку, чтобы ухватиться за кромку льда, но для этого у него не хватало сил. Пауль не чувствовал ни холода, ни самой воды, зато отчетливо ощущал парализующий волю свинцовый груз, тянувший его вниз. Туда, в темноту, где от давления воды могли лопнуть его легкие. Он понимал, что если вдохнет, то бронхи наполнятся водой.
Однако как же тогда противостоять непреодолимому желанию глотнуть воздуха? Он больше не мог контролировать дыхательный рефлекс, и в конце концов ему стало безразлично, утонет ли он с водой в легких или без нее. Херцфельд с трудом разлепил веки и увидел разрыв во льду прямо над собой. Ледяная кромка оказалась настолько близко, что до нее можно было дотронуться языком.
Внезапно, словно обидевшись на то, что профессор показал ей язык, замерзшая водная поверхность отдалилась. Херцфельд стал погружаться в пучину, и, когда давление воды стало настолько сильным, что начало угрожать раздавить его тело, надежда на спасение оставила Пауля. Он в последний раз подумал о Ханне и открыл рот. Ему по-прежнему не хватало воздуха, но из его груди вырвался такой громкий крик, что Херцфельд очнулся.
