Молодой человек, оказывается, не спал. Раздался его дрожащий голос:
— Совершенно верно. А попал я к скопцам потому, что не понимал, в чем заключается та «чистота», о которой они говорили и пророчествовали. Проклятый Прокл якобы от имени Аглаи мне передавал, что она решила только тогда выйти за меня замуж, если я «убелюсь», восприму «христову печать — огненное крещение», если сделаюсь «белым голубем». Об ужасе, который меня ожидал, я сообразил только в последнюю минуту, там, в страшной бане. Но было поздно, и не явись господин Путилин — я бы погиб.
Поцелуй бронзовой девы
Бурная исповедь
— Скромный служитель алтаря приветствует вас, сын мой. Исповедь — великое дело, — ласково проговорил упитанный, но подвижный ксендз
[6], настоятель N-ского варшавского костела, когда перед ним за исповедальными ширмами предстала высокая стройная фигура молодого красавца графа Болеслава Ржевусского, сына местного магната. — Облегчите свою душу чистосердечным покаянием.
— Я прихожу к вам в последний раз, отец мой, в последний раз… — несколько неуверенно начал молодой граф.
— Почему в последний раз?
— Потому что я люблю и собираюсь вскоре жениться.
— Но разве женатые не исповедуются, сын мой? — вырвалось удивленное восклицание у служителя католической церкви.
— Вы не дали мне докончить. Я люблю русскую, я собираюсь жениться на православной.
Лицо ксендза как-то сразу потемнело и сделалось угрюмо-суровым.
— Что ж… — усмехнулся он. — Таких случаев, как ни прискорбно это признавать, немало. Это дело вкуса и известного влечения. Но вы сами, конечно, останетесь добрым преданным сыном великой матери нашей, святой католической церкви?
Молодой граф с печалью отрицательно покачал головой.
— Нет… — твердо произнес он.
— Как?! Вы…
Ксендз-исповедник даже отшатнулся, отпрянул от молодого человека.
— Я перехожу в православие. Родители невесты ставят непременным условием нашего брака такой непростой для меня шаг, как смену вероисповедания, а именно переход из католичества в православие.
— И вы?.. — гневно, с металлом в голосе спросил один из верных слуг ордена Игнатия Лойолы.
— И я принял это условие, — ответ не заставил себя ждать.
Какие-то хриплые звуки вырвались из груди духовника-иезуита.
— Я… я не верю своим ушам… Я не хочу, не могу этому верить, вы шутите…
— На исповеди не шутят, отец мой… — серьезно ответил молодой граф.
— Вы, вы — единственный отпрыск высокочтимого рода Ржевусских, самых пламенных и верных католиков, переходите в иную, чужую веру?!
— Чужая вера? Что это за странное определение, отец мой? Разве Бог не един для всех своих чад? Разве существуют по отдельности Христос специально для православных и Христос — покровитель добрых католиков?
— Не смешивайте Господа с церковью! — в гневе прошептал исповедник.
— Вот именно я-то и не смешиваю, это делаете вы, растащившие Христа по разным алтарям разных церквей… — в тон ему ответил граф взволнованно.
— Берегитесь! Вы богохульствуете…
В глазах ксендза-фанатика разгорелось пламя безумия.
— Я? Вы ошибаетесь. Если бы я переходил в магометанство, в иудейство, я мог бы понять взрыв вашего негодования, вашей духовной скорби. Но я перехожу в ту же веру, которая высоко почитает Бога-Христа. Чем же вас так устрашает мое решение, отец мой?
— Вы переходите в веру тех, которые являются врагами нашего народа, наших отцов, матерей, сестер и братьев.
— Позвольте, отец мой, вы затрагиваете уже ту область, которая менее всего касается вопросов души, веры, религии: вы говорите о политике. Но разве это уместно здесь, в храме, на исповеди, перед святым распятием? Или католическое духовенство отлично совмещает в себе служение политическим интригам со служением Богу?
Лицо ксендза сделалось багрово-красным.
— Еще раз вас предупреждаю: берегитесь! Вы начинаете издеваться над священнослужителями католической церкви. Вы с ума сошли! О, я узнаю в этом проклятое влияние православных фанатиков… Сколько наставлений вы выслушали от их попов?..
— Мне стыдно за вас, отец мой, — отчеканил молодой граф, — вы, слуга Господа милосердного, позволяете себе в святом месте предавать проклятию православных, наших братьев по вере, таких же христиан, таких же христианских священнослужителей, как и вы сами. О, подлый орден Игнатия Лойолы живуч! Вы оптом и в розницу торгу— ете Богом, вы остаетесь верны проклятому, вовсе не христианскому завету «цель оправдывает средства». И вы, собрат и сподвижник тех, кто посылал на костер сотни ни в чем не повинных христиан «для вящей славы Бога», действительно не брезгуете никакими средствами. Я не ребенок, отец мой… Мне отлично известны проделки католического духовенства, менее всего думающего о догмах христианского Евангелия. Прощайте. Я ухожу отсюда, примиренный с Богом, но не с вами. — И, поклонившись, граф повернулся, чтобы выйти из исповедальни.
Секунду ксендз-исповедник стоял пораженный, словно оглушенный… Потом он вздрогнул и резко крикнул:
— Стойте, граф! Я вас предупреждаю, что сегодня же сообщу об этом вашему отцу. Посмотрим, как он отнесется к вашему ренегатству.
— Вы сообщите? Но разве духовник имеет право рассказывать кому бы то ни было о том, что ему сообщил на исповеди прихожанин?
— Ради спасения погибающей души… для торжества церкви… — залепетал ксендз-иезуит.
Молодой граф рассмеялся:
— Ну разве я был не прав, когда только что сказал, что у вас цель оправдывает средства? Вы готовы стать клятвопреступником, дабы выслужиться перед вашим орденом, а заодно… и перед знатным, богатым магнатом. Salve te, padre!
[7]
— Погодите… стойте! — исступленно схватил графа за руку верный прислужник католической церкви. — Я заклинаю вас именем Господа Бога нашего отказаться от своего безумного решения!
— Нет! — коротко и решительно ответил Ржевусский.
— Но вы об одном забыли, ведь наш милосердный Бог иногда очень сурово карает вероотступников. Знаете ли вы это, безумец? — пронесся по исповедальне угрожающий шепот ксендза-фанатика.
Глаза его зловеще сверкали. За этим безумным блеском, за этим почти змеиным шипением таилась молчаливая угроза.
— А-а… — отшатнулся от священника молодой граф. — Я вас понимаю, святой отец: вы угрожаете мне местью не Бога, но его служителей? Что ж, и этого я не боюсь… Работайте, старайтесь, но не забывайте, что теперь иное время — не Средние века, что ужасы, творившиеся святой инквизицией, отошли в область мрачных, отвратительных преданий. Прощайте!..
