И скоро из камеры люди в черном вывели облаченного в белое погребальное одеяние молодого страдальца со связанными руками и спутанными ногами.
Поцелуй Бронзовой Девы
Шествие открывал престарелый патер-иезуит с распятием в руках. За ним, поддерживаемый двумя молодцами в черных сутанах, шел осужденный граф. Теперь он уже больше не кричал, не сопротивлялся. Смертельный ужас охватил все его существо, отнял силы, лишил голоса. Сознание, казалось, совсем его покинуло.
Когда процессия поравнялась с той таинственной комнатой — местом судилища, где обвиняемому был вынесен и объявлен смертельный приговор, из нее вышла новая процессия, во главе которой шествовал его эминенция. У всех в руках были зажженные свечи. При виде новых лиц граф Ржевусский словно пришел в себя. С раздирающим душу криком он рванулся из рук державших его иезуитов и чуть не упал благодаря спутанным ногам.
— Во имя Бога, спасите меня! Пощадите!
— Вы призываете Бога?.. С каких пор вы, поносивший Христа и святую церковь, уверовали в него? — раздался резкий суровый голос.
— Неправда!.. Неправда! Клянусь крестом, я не поносил ни Бога, ни святую церковь.
— Вы лжете! Вы говорили, что служители католической церкви, отцы-иезуиты, торгуют Христом оптом и в розницу.
— Но разве иезуиты приравнены ко Христу? — с отчаянием в голосе прокричал граф.
— Вот видите, вы поносите тех, которые служат его величию… Довольно. В этом мире уста ваши не будут больше произносить хулы. Сейчас вы предстанете на суд перед высшим престолом.
По знаку, поданному старшим по чину духовным лицом, мрачные своды страшного коридора огласились протяжным пением, которое начала процессия.
— Moriturus laudare debet Deum…
[13] — послышались торжественно-заунывные звуки реквиема.
Одновременно с этим монахи медленно продвигались по коридору. Теперь, окончательно поняв, что все кончено, что спасения нет и ждать его неоткуда, граф повел себя точно охваченный безумием. Громовым голосом он старался заглушить страшное заунывно-погребальное пение.
— Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари, ваши руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Я умру, но за мою смерть вам жестоко отомстят! Ваши проклятые логовища будут разрушены…
— …Ad misericordiam Christi ac santissimae Virginis Mariae…
[14] — все громче выводила процессия.
— И они еще произносят имя Христа! О, подлые изуверы-богохульники!..
Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы.
— Будьте вы прокляты! — в исступлении исторг он крик, казалось, из самых сокровенных глубин своей истерзанной души.
Процессия стала замедлять шаги. Осужденный взглянул вперед, и к выражению смертельной тоски на его лице примешалось изумление. В конце коридора, в нише, виднелась бронзовая статуя Богоматери. Покойно скрещенные на груди руки, печать святой благости и всепоглощающей любви на умиротворенном челе.
— Что это… что это такое? — громко обратился осужденный к предводителю процессии, видимо главному по сану духовному лицу.
— Статуя святой Девы.
— Но вы… вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?
— Так.
— Так… как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!
— Вы это скоро узнаете… — загадочно ответил палач. — Где отец Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.
Произошло некоторое движение среди участников этого жуткого действа. Все с недоумением бросились отыскивать среди присутствующих отца Бенедикта. Его не было, он исчез, словно в воду канул.
— Что это значит? Где же он? — строго спросил его эминенция.
— Не знаем… может, отлучился… Он, кажется, болен…
— Тогда исполните эту обязанность вы, отец Казимир.
Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились перед его глазами. «Все кончено… Смерть… идет… вот сейчас… Господи, спаси меня… Страшно… Что со мной собираются делать?!» Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик бронзовой Богоматери.
— Спаси меня! Спаси меня! — жалобно простонал он.
— Вы должны покаяться в своих грехах, сын мой… Скоро вы предстанете перед Вечным Судьей, отцом нашим небесным…
— Не хочу! Пустите меня, пустите! — забился в истерике несчастный.
Но, к ужасу своему, он почувствовал, что его уже крепко держат руки палачей в сутанах и все ближе и ближе подводят, подталкивают к бронзовой статуе. Сердце словно льдом сковало. Волосы зашевелились на голове… Перед глазами стремительно промелькнуло прошлое, вся его жизнь — молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, с цветами, с воздухом, с солнцем.
— Говорите, повторяйте за мной, сын мой: «Обручаюсь я с тобою на жизнь вечную, пресвятая Дева Мария».
— Salve, o, Santissima…
[15] — разом грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос перекрыл голоса певших.
— Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!
Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного.
— Вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!
Крик ужаса огласил своды инквизиционного логовища иезуитов. Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица… нет, это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом. Путилин быстро разрезал веревки на руках и ногах несчастного. Граф чуть не рухнул на ледяные каменные плиты, теряя сознание от переполнивших его эмоций.
— Ну-с, святые отцы, что вы на это скажете?
Оцепенение, охватившее иезуитов, еще не прошло. Они стояли на месте словно живые статуи. Путилин выхватил два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей святого ордена.
— Итак, во славу Божью вы хотели замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!..
Первым пришел в себя его эминенция.
— Кто вы? Как вы сюда попали?.. — пролепетал он дрожащим голосом.
— Кто я? Я — Путилин, если вы о таком слышали.
— А-а-ах! — прокатилось среди монахов.
— А попал я сюда вместе с вами, участвуя в вашей процессии.
— К… как?!
— Так. Я ведь не только Путилин, но и отец Бенедикт! — злобно расхохотался великий сыщик.
