— Негодяй… предатель!.. — раздались яростные восклицания монахов.
— Вы ошибаетесь. Отец Бенедикт и не подозревает о моем существовании. Он благополучно беседует с графом Сигизмундом Ржевусским.
Спасенный молодой человек в это время почти с религиозным трепетом целовал руки своему неожиданному спасителю.
— Что вы? Что вы? — отшатнулся Путилин.
— Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего так и не смог понять.
— Вы… вы ошибаетесь, граф! — вдруг ласково обратился его эминенция к графу. — Все это была лишь шутка, святая ложь, целью которой было запугать вас… Мы и в мыслях не имели убивать вас… Вас решили наказать за многочисленные дерзости, которые вы отпускали в адрес духовных лиц.
— Шутка? Вы говорите — шутка?! Ха-ха-ха! Хороша шутка! Я сейчас покажу, что же это за шутка. Не угодно ли вам самому поцеловать Бронзовую Деву? — с наигранной любезностью проговорил великий русский сыщик.
— Зачем… к чему… — побледнел главный иезуит, невольно отшатнувшись от статуи. — Не смейте трогать! — вдруг закричал его эминенция, бросаясь к своему противнику.
— Ни с места! Или, даю вам слово, я всажу в вас пулю! — не допускавшим сомнений голосом заявил Путилин.
Он ткнул факелом в бронзовые губы статуи, и в ту же секунду произошло нечто страшное. Руки Бронзовой Девы стали расходиться в стороны, и из них стали медленно выдвигаться блестящие обоюдоострые клинки. Но не только блестящая сталь появилась из рук святой Девы. И уста ее, и глаза, и шея — казалось, вся она исторгала сверкающий смертоносный металл. Объятия ее наконец полностью раскрылись, словно готовые принять несчастную жертву, и затем стремительно сомкнулись.
— Великий Боже! — зашатавшись, схватился за голову молодой граф.
— Вот какой поцелуй готовили вам ваши палачи! В ту секунду, когда вы коснулись бы уст Бронзовой Девы, вы попали бы в эти чудовищные смертоносные объятия. В ваши глаза, рот, грудь, руки вонзились бы эти острые клинки, и вы медленно, в ужасных мучениях испустили бы дух.
Под угрозой имевшегося при нем оружия Путилин выбрался со спасенным графом из мрачного логовища иезуитов. Проведенное несколько позднее негласное секретное расследование уже не обнаружило в ужасном подземелье статуи Бронзовой Девы. Очевидно, ее немедленно куда-нибудь убрали или совсем уничтожили.
Преступление в иверской часовне
Ночные паломники
Шел двенадцатый час ночи. Москва, жившая в то время несравненно более тихой, мирной буколической жизнью, чем теперь, уже погружалась в первый сон. Тем более странным и непонятным могло показаться человеку, незнакомому с Первопрестольной, то обстоятельство, что в этот поздний час на тротуарах кое-где виднелись фигуры людей, спешно идущих в одном направлении — очевидно, в одно и то же место.
Эти припозднившиеся пешеходы, составляя порой небольшие группы, выплывали из сумрака ночи с Моховой улицы, с Тверской, с Театральной площади. Внимательно вглядываясь в фигуры спешивших куда-то людей, можно было немало подивиться разношерстности этой толпы. Рядом с дряхлой, ветхой старушкой, одетой почти в рубище, шел господин в блестящем цилиндре; там — бок о бок с бедно одетой девушкой в продранном жакетике и стоптанных башмаках выступала-плыла утиной походкой тучная, упитанная купчиха из Замоскворечья или с Таганки с чудовищно огромными бриллиантами в ушах; рядом с нищим калекой виднелся в поношенной шинели отставной военный. Какая поразительная смесь одеяний и лиц! Только огромный город-столица мог умудриться составить такой причудливый и прихотливый калейдоскоп.
Куда же направлялась вся эта толпа? Какая притягательная сила влекла ее, оторвав от отдыха и сна? Для не знающих Москвы это могло показаться мудреной загадкой, а для обывателей Первопрестольной было обычным, знакомым явлением. В одних из кремлевских ворот, Иверских, скромно приютилась знаменитая часовня с высокочтимой чудотворной иконой Иверской Божьей Матери. Вот на поклонение-то ей и стекаются со всех концов Москвы, днем и ночью, богомольцы-паломники. Над этой часовней будто вечно сияет незримый призыв: «Приидите ко мне все труждающие и обремененные, и Аз упокою вы…» Это своего рода московская христианская Мекка, православный Лурд.
Раздавленные жизнью, все те, кто изнемогает под непосильным бременем страданий и ударов судьбы, спешат в эту часовню, где в жарких молитвах перед любимой иконой жаждут найти облегчение и исцеление. Но не всегда чудотворная икона находится в часовне. Большей частью икона в разъездах, поскольку москвичи — в разных случаях и обстоятельствах — любят принимать икону на дому.
В особой большой карете, сопровождаемая священником и монахом, переезжает икона со двора во двор по заранее составленному маршруту, основанному на предварительной записи, совершаемой в конторе часовни. Во время отсутствия чудотворной иконы в часовне красуется, так сказать, ее копия. В таких случаях, когда самой чудотворной иконы нет в храме, религиозные москвичи-богомольцы терпеливо, целыми часами ожидают ее прибытия. И вот подъезжает знаменитая карета. Нужно видеть, с каким священным трепетом, высоким порывом бросаются паломники к своей святыне! Икону вносят, устанавливают на обычное место, перед ней совершаются краткие молебны, богомольцы прикладываются к ней, а потом икона вновь отправляется в свое бесконечное святое путешествие.
Так было и в эту памятную ночь, принесшую столько волнений духовенству и богомольцам Белокаменной. Около часовни виднелась уже порядочная толпа. Часть ее сидела на паперти храма, часть стояла, часть прогуливалась взад-вперед.
— А что, миленькие, Царица-то Небесная еще не прибыла? — шамкала ветхая старушка, охая и крестясь.
— Нет, бабушка, видишь, сколько народу ее дожидается.
И тут в ночном весеннем воздухе послышался тихий говор. Богомольцы, в особенности женщины, тихими понурыми голосами рассказывали друг другу о своих горестях, страданиях, заботах. Они облегчали — это была истинно русская, отличительно характерная черта — душу во взаимных излияниях.
— И ничего, милушка, не помогает?
— Ничего, родимая… Ко всем докторам обращалась: помирать, говорят они, придется тебе. Вот я удумала к Царице Небесной за помощью обратиться.
— И хорошо, матушка, истинно мудро придумала. Давно бы так…
Кто-то плакал нудными, тяжелыми слезами… Кто-то кричал страшным истеричным криком.
— Что это? Кто это? — спрашивали друг у друга ночные паломники.
— Девушку-кликушу привезли.
Время тянулось в нетерпеливом ожидании особенно медленно. Но вдруг толпа заволновалась.
— Едет! Едет! — раздался чей-то голос.
Все вскочили, насторожились. Действительно, с Тверской быстрым аллюром мчалась большая синяя с позолотой карета, знакомая каждому москвичу. Все ближе, ближе… И вот она уже перед часовней. Толпа бросилась к ней.
