Ограбленная риза. Паника
— Господа, господа, попрошу вас, не толпитесь, не торопитесь… Позвольте внести икону… — мягко обращался монах к богомольцам.
Милая, чуткая религиозная толпа послушно отстранилась.
— Царица Небесная! Матушка! — раздавался восторженный шепот.
Икону внесли в часовню. Вслед за ней в маленький храм хлынула толпа ночных паломников. Небольшой, весь залитый светом восковых свечей, храм не мог вместить сразу всех, жаждавших как можно скорее приложиться к святыне. Одни покупали свечи. Другие, опустившись на колени, уже погрузились в сладостный трепет жаркой молитвы.
— Радуйся, Пречистая… — начал молебен престарелый симпатичный священник, и вдруг голос его задрожал, пресекся.
Молебен остановился.
— Что с вами, отец Валентин? — испуганно прошептал монах, склоняясь к священнику.
Лицо того было белее полотна. Широко раскрытые глаза в ужасе были устремлены на высокочтимую чудотворную икону.
— Смотрите… смотрите… — лепетал старый иерей заплетающимся языком, простирая по направлению к иконе дрожащую руку.
— Что такое? В чем дело? О чем вы говорите, батюшка?
— Святотатство… святотатство…
В той молитвенно-религиозной тишине, какая царила в часовне, слова священника и монаха — несмотря на то что они были произнесены шепотом — были ясно расслышаны молящимися.
— Что случилось? О чем говорят батюшка и монах? Господи, что такое? — послышались испуганные возгласы.
Всем бросилась в глаза смертельная бледность, покрывшая лицо священника, всех поразило внезапное прекращение исполнения им акафиста ко Пресвятой Богородице. Толпа ближе придвинулась к духовным лицам. Какая-то взволнованная дама выскочила из часовни и истеричным голосом бросила тем, кто толпился на паперти:
— Чудо! Чудо!
Это слово, будто электрическим током, пронизало толпу. Она опять заколыхалась, заволновалась.
— Чудо! Чудо! Новое чудо! — прокатилось по ней.
А между тем это «чудо» было очень печального свойства… Монах, проследив направление дрожащей руки остолбеневшего священника, бросился к иконе, и в ту же секунду часовня огласилась испуганным криком:
— Икону ограбили! Ризу ограбили!..
Это было до такой степени неожиданно и невозможно, что все замерли. На несколько минут в храме воцарилась удивительная тишина.
— О ужас! О горе! — бросилось духовенство к святыне.
Часть стекла, прикрывавшего икону, была разбита. Венчик-корона ризы, усыпанный огромными бриллиантами, рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями, исчез. Теперь это страшное известие о возмутительном святотатстве быстрее молнии разнеслось по толпе богомольцев.
— Да быть не может… Как же так? Кто этот изверг?
Толпа, оскорбленная в своем лучшем религиозном чувстве, скорбя за поношение святыни, стала страшной. Гнев засверкал в ее глазах. Раздался плач, послышались истеричные выкрики:
— Злодей! Тать дьявольский!..
— Поймать бы злодея! Мы показали бы ему, что значит надругаться над драгоценной святыней!
А перед иконой, в ужасе глядя друг на друга, стояли престарелый священник и монах.
— Как же это?.. Где?.. Когда?.. — лепетал иерей.
— Может, здесь, сейчас?..
— Да как же это быть может, когда мы только что поставили Царицу Небесную?..
— Так где же? Я… я еще недавно видел ризу в полном благолепии.
Воцарилась тягостная тишина. Ее нарушил пришедший в себя священник:
— Мои возлюбленные во Христе братия! Мы присутствуем при событии огромной и печальной важности: на наших глазах произведено неизвестными злоумышленниками дерзновеннейшее святотатство: украден венчик-корона нашей величайшей московской святыни. О, горе нам! О, горе проклятому иуде-серебренику! О сем важном происшествии обязаны мы немедленно оповестить высшее духовное начальство. А посему, прекращая молебен, прошу вас, христолюбивая братия, с печалью и со скорбью в сердцах разойтись.
И толпа, охваченная паникой, ужасом, безмолвно разошлась… Наутро по всей Москве уже разнеслась весть о совершенном кощунстве — святотатственном грабеже, и всех столичных обывателей охватило небывалое прежде волнение. Паника среди духовенства, на попечении которого находилась высокочтимая икона, была колоссальна. Духовные отцы непрерывно устраивали заседания, на которых обсуждали на все лады страшное происшествие.
Абсолютно бесспорно было установлено лишь одно: в момент, когда икона выехала из своего постоянного обиталища — знаменитой на все государство часовни, драгоценная риза на ней была в полном порядке. Это клятвенно подтвердили лица, сопровождавшие икону, — священник и монах.
Светские власти с кипучей энергией вмешались — по просьбе духовенства — в раскрытие неслыханного злодеяния. Прошло около двух недель. Ни один луч света не пролился на это темное дело.
Телеграмма Путилину. Путилин в Москве
— Тебе, доктор, известно о московском происшествии с ограблением драгоценной ризы чудотворной иконы Иверской Божьей Матери? — обратился ко мне Путилин.
— Как же, как же, Иван Дмитриевич. Что ж, нашли московские ищейки святотатца?
Мой талантливый друг усмехнулся той улыбкой, которой он порой умел придавать характер особой загадочности.
— Прочти! — протянул он мне телеграмму.
Вот что она гласила:
«Несмотря на все старания московской сыскной полиции разыскать злоумышленников-святотатцев по делу ограбления ризы Иверской иконы, она не напала ни на малейший след преступников. Мы обращаемся к вашему превосходительству с покорной просьбой взять на себя раскрытие неслыханного злодеяния. Все ваши условия будут приняты. Ваш блестящий розыск хлыстовско-скопческого корабля порукой успеху. Благоволите о вашем согласии почтить уведомлением.
Х. Х.».
Под телеграммой стояли подписи двух крупных иерархов московской епархии.
— И что ты ответил? — живо поинтересовался я.
— Я еду. Ты, конечно, поедешь со мной?
— Что за вопрос, Иван Дмитриевич? Однако браво, это твоя вторая московская гастроль!
— Но будет ли она столь же успешна, как и первая?.. — задумчиво произнес Путилин.
— Ты считаешь это дело сложным?
— И весьма. Раз мои московские коллеги потратили две недели на расследование совершенно бесплодно, безрезультатно, означает, что оно — не из обычных.
На этот раз Путилин не занимался в вагоне никакой диковинной зубрежкой, а отлично спал всю дорогу до Москвы. Когда мы приехали в Белокаменную, он был бодр и полон сил и энергии. С вокзала проехав в Н-скую гостиницу, мы сняли там номера. Сразу по приезде, переодевшись у себя в комнате, Иван Дмитриевич отправился к своим московским собратьям — служащим московской сыскной полиции.
