«Если господин Путилин, наш знаменитый начальник сыскной полиции, так скоро установил, кто убил несчастного пассажира, то почему он медлит с его арестом?»
Когда я приехал на квартиру к моему великому другу, я застал его взбешенным до последней степени.
— Какие остолопы, господи помилуй! — с гневом воскликнул он.
— Ты о репортерах, Иван Дмитриевич? — осторожно поинтересовался я.
— А то о ком же? И как они пронюхали о моей злосчастной фразе?! Дернула меня нелегкая выпалить ее!
— Личность убитого установлена?
— Да. Сейчас я получил из Вильно телеграмму. Убитый — очень богатый помещик, Киршевский.
— И ты, Иван Дмитриевич, действительно знаешь, кто убил несчастного?
— Да, да, да! Знаю, знаю. Как вы все мне с этим надоели!..
Путилину подали конверт. Он наскоро прочел письмо и с веселым смехом передал его мне.
— На, полюбуйся!
— «Милостивый государь Иван Дмитриевич! Сейчас в газете узнала, что вы уже открыли убийцу. Великая Золотая Ручка шлет привет и свои поздравления великому Путилину, но советует ему отказаться от дальнейшего преследования ее, ибо в противном случае звезда русского сыска закатится… в вечность.
З. Р.».
Я захлопал глазами.
— Что, недурно? Нет, каков стиль послания! Положительно, это пахнет не то Купером, не то Майн Ридом: «Соколиное Око приветствует Красную Пантеру». Ха-ха-ха! Вот это мне нравится!
Путилин вмиг переменился. Куда девались его раздраженность, ворчливость! Он выпрямился, огонь кипучей энергии засверкал в его глазах — точно полководец перед битвой, услышавший грохот первых орудий.
— Она?! Знаменитая Золотая Ручка? — воскликнул я.
— Она.
— Но как ты сразу, а главное, так уверенно мог установить, что ограбление и убийство совершено именно ею?
— Друг мой… Индейцы, как тебе известно, узнают друг друга за версту по запаху, по следам, по массе еле уловимых признаков, неопытному взгляду совершенно непонятных. Так вот и я учуял мою талантливую противницу. Она хочет меня оскальпировать… Гм… операция не из приятных, но… но посмотрим, кто кого победит. Ты знаешь, я страшно люблю иметь дело с людьми равными мне по силам…
Путилин позвал помощника и начал диктовать ему целый ряд распоряжений.
— Вы собираетесь куда-нибудь уезжать, Иван Дмитриевич? — спросил помощник, пытливо глядя в глаза своему шефу.
— Возможно, голубчик, что и придется прокатиться…
Потом он обратился ко мне:
— Скажи, доктор, что установлено вскрытием?
— Смерть последовала не столько от самой раны, нанесенной в левый висок каким-то тупым орудием, сколько от кровоизлияния в мозг. Рана сама по себе пустячная.
— Яснее, яснее!
— Видишь ли, убитый Киршевский был, по-видимому, в очень возбужденном состоянии. Это могло произойти по многим причинам, главным образом — от излишне выпитого коньяка, присутствие которого в желудке покойного было обнаружено. Достаточно было сравнительно несильного удара, удара по голове, чтобы переполненные кровью сосуды лопнули. Моментальное кровоизлияние — и смерть.
Путилин не сводил с моего лица пристального взора.
— Так, так… А отравления не было?
— Нет.
— Ты твердо в этом уверен?
— Да.
— А скажи, доктор, тебе, конечно, хорошо известно действие всех ядов?
— Известно.
— Ты не допускаешь мысли, что можно отравить человека так, что и следов почти не будет?
— Я не понимаю тебя: как это почти не будет?
Мой гениальный друг ничего не ответил. Он пошел в музей сыска, что-то долго там разыскивал, а потом вернулся и подал мне маленький предмет.
— Осторожнее, доктор.
— Что это, шприц?
— Как видишь. Тебе, как врачу, должна быть известна эта штука. Это шприц для подкожного впрыскивания.
— Праваца.
— Совершенно верно. А что в нем находится?
В нем находилась какая-то темно-бурая жидкость, всего несколько капель ее.
— Не знаю, Иван Дмитриевич, — честно проговорил я.
— А я знаю, потому что этот шприц фигурировал в деле о Клубе анархистов. Тут находится ужаснейший яд кураре, одна капля которого, как тебе известно, может убить быка.
— И ты думаешь…
— Почти уверен, что Киршевский получил подобный укол. Эх вы, доктора-ученые… Нужно тебе сказать, что почтеннейшая Золотая Ручка имеет обыкновение носить с собой многие игрушки, довольно смертельные для взрослых ребят.
Не успел Путилин произнести это, как дверь кабинета рывком распахнулась, и в него вбежала красивая девушка. За нею, еле поспевая, неслись агенты и помощник Путилина.
— Куда вы? Постойте! Кто вы? — слышались испуганные возгласы.
— Мне надо Путилина! Мне надо начальника! — взволнованно кричала девушка.
Несомненно, еврейка, поразительной красоты. Пряди черных волос выбивались из-под белого шелкового шарфа, наброшенного на голову. Глаза горели нестерпимым блеском, грудь высоко вздымалась.
— Что вам угодно? — быстро подошел к девушке Путилин.
— Вы… вы Путилин?
— Да. Ступайте, господа! — отдал он приказ дежурным агентам.
Странная посетительница без сил опустилась в кресло.
— Я… я пришла вам сказать: берегитесь, на вас готовится покушение…
— Кто вы? — спокойно спросил Путилин, взяв девушку за руку.
— Я — Азра.
— Азра? Какое красивое имя… Вы еврейка?
— Да.
— Что же вам надо от меня, мое милое дитя?
Девушка истерично заплакала:
— Вас хотят убить! Примите меры предосторожности!
— И убить меня хочет Сонька Блювштейн?
Эффект этих слов был поразительный. Девушка задрожала.
— Вы… вы это знаете? Откуда?
— Это уж мое дело, милое дитя. А вы вот лучше скажите, что привело вас ко мне? Вы ведь предательство совершаете, свою единокровную соплеменницу выдаете…
Азра молчала.
— Ревность? — тихо спросил девушку великий сердцевед-сыщик.
Азра вся задрожала, вскочив, как разъяренная молодая тигрица.
— Да, да! Ревность, безумная ревность! Я ненавижу ее, проклинаю ее, потому что она отняла и отнимает у меня моего жениха.
— Он любит вас, ваш жених?
— О да!
— Так под страхом чего же Золотая Ручка воздействует на него?
