— Ваша светлость, — склонился с глубочайшим почтением Ротшильд, — не нахожу слов, чтобы выразить вам свою несказанную радость… Я так польщен… Я так безмерно счастлив… Когда богиня спускается к простому смертному…
— А вы большой льстец, любезный барон! Ну-с, побеседуем… Вы… вы любите женщин?
Ротшильд захохотал противным смехом:
— О-ла-ла! Конечно, я так полагаю!..
Светлейшая сверкнула глазами:
— Слушайте, барон, вы безмерно богаты. У вас четверть Франции в руках. Скажите, если бы вам понравилась женщина, девушка… вы были бы способны положить к ее ногам миллиона два?
Тихий гортанный смех был ей ответом:
— Ваша светлость, та женщина, которая мне понравится, может располагать ключом от моей домашней кассы.
— А… а в ней много?
Рыжеволосая красавица Нина Имеретинская все ближе и ближе придвигалась к миллионеру.
— Я Ротшильд, мадам… простите… ваша светлость.
Наступила пауза.
— А вы способны любить? — вдруг резко, разгорячившись, с пылающим взором спросила она.
— Я… я полагаю.
И опять последовала пауза. Светлейшая заплакала.
— Ради бога, что с вами, ваша светлость?! — в недоумении и испуге воскликнул Ротшильд.
— Барон, я гибну! Я погибла…
— Вы?! Вы, ваша светлость?
— Я… Я проиграла все состояние. Я проиграла деньги моего мужа. Мне остается убить себя!
Ротшильд вынул бумажник:
— Извините, я осмотрюсь немного…
Рядом свободное купе. Другое тоже. Только в дальнем конце вагона спит какая-то дама.
— Это ваша спутница? — поинтересовался Ротшильд.
— Да.
— Сколько вы проиграли?
— Пятьсот тысяч рублей…
Сквозь газовый тюль просвечивают прелестные руки. Такие полные, атласные, с соблазнительными ямочками на локтях. Аромат чудных нежных духов бьет прямо в лицо барону Ротшильду.
— Вы… вы говорите, пятьсот тысяч? О, это такие пустяки!
— Спасите меня! — вдруг ринулась ее светлость к банкиру. — Вы так богаты, вы так царски щедры! Что вам стоит дать мне эти деньги?
Молчание.
— Если… если вы не желаете дать так просто, то… я готова… Я, русская светлейшая княгиня, готова заплатить вам с процентами за эту скромную ссуду…
Упругая грудь уже совсем у лица несчастного миллионера. И сразу как-то ее светлость охватывает шею Ротшильда.
— Милый мой… спаси меня… ах, дорогой мой!
Быстрым как молния движением Ротшильд вырвался из объятий ее светлости и загремел:
— Ваша светлость, Сонечка Блювштейн, здравствуйте!
Ее светлость отшатнулась. Маленький предмет, зажатый в правой руке, беззвучно упал.
— Что это?.. Что вы говорите, барон?
— То, что вы слышите, ваша светлость! Ну-с, довольно маскарада, Сонечка, я — Путилин. Давай мне свои золотые лапки. Помнишь, я обещал сторицей тебе отплатить? Я слово свое сдержу.
Поезд приближался к станции. Путилин крепко держал великую еврейку за обе руки.
— Пусти! Поймал меня, дьявол!..
— Может быть, ты и теперь будешь сомневаться, Сонечка?
Шприц, который Сонька Блювштейн держала в руке, во время борьбы выскользнул и острием иглы впился в руку Путилина.
— Умрешь! — закричала Золотая Ручка.
— Ты ошибаешься, шприц не действует…
Пассажиры, как тихо ни велась борьба, услышали нечто странное и гурьбой устремились к купе великого банкира.
— Что, что такое? Что случилось?
И услышали ровный спокойный голос Путилина:
— Я, господа, ее светлость, светлейшую княгиню Нину Имеретинскую, арестовал.
Мертвая тишина. Ни звука, ни шороха. Толпа глядит недоуменно.
— Спасите меня! — прокатился по вагону бешено-злобный крик «ее светлости».
— И арестовал я ее светлость потому, что она величайшая мошенница и убийца Сонька Блювштейн, Золотая Ручка.
— Он лжет, он сумасшедший! Спасите меня от него!
Поезд подошел к станции. Золотая Ручка впилась зубами в руку Путилина.
— Золотая Змейка, ты больно кусаешься! — прохрипел от боли Путилин и рукояткой револьвера вышиб стекло вагона.
— Сюда! Жандарм!
Многие из пассажиров все еще не понимали, что происходит. Одни стояли за Путилина — барона Ротшильда, другие за Соньку Блювштейн, Золотую Ручку.
— Как вы смеете?! Разбой! Освободите ее светлость!
Дзинь-дзинь-дзинь — резко позвякивают жандармские шпоры.
— Ну?
— Проклятый! — прокатился по вагону истеричный хохот. — Ты победил меня, Путилин!
— Нас с тобой Бог рассудит, Сонечка Блювштейн: нашла коса на камень…
— Что такое? Барон Ротшильд… светлейшая… Что случилось? — слышались испуганные возгласы.
Лязг ручных кандалов… Команда: «Пропусти! Сторонись!»
— Что это?
Это под конвоем жандармов, гремя ручными кандалами, шла светлейшая княгиня… Сонька Блювштейн.
— Помнишь, Сонечка, слова-то мои: сочтемся, милочка.
— Помню, Путилин. Велик ты: поймал меня, а только я… я убегу!
Процесс Золотой Ручки был одним из самых сенсационных. Уголовные дамы жадно всматривались в лицо знаменитой воровки-убийцы. Сонька Блювштейн угодила на каторгу.
— Как, Иван Дмитриевич, ты тогда сразу узнал, что Киршевского убила Золотая Ручка? — спрашивал я позже своего великого друга.
— По уколу на шее. Она, притворно обняв несчастного, уколола его отравленной иглой шприца с ядом.
— Но ведь это мог сделать и кто-нибудь другой.
— На этот раз Сонечка попалась: она запуталась волосами за пуговицу сюртука убитого и оставила на ней целую прядь. А ее волосы я хорошо знал, так как она дважды была почти в моих руках.
— А как ты разгадал, что Азра подослана?
— Во-первых, потому, что среди евреев почти не бывает предательства по отношению друг к другу, а во-вторых, слишком уж горячо она просила арестовать Соньку Блювштейн.
В руках палачей
Приговоренный к каторге и плетям
Стояли жаркие июньские дни. Духота в Петербурге, несмотря на обилие воды, царила невыносимая. Мы с Путилиным сидели и, по обыкновению, оживленно беседовали.
