— Ай-ай-ай… Ох-ох-ох!.. Дочка моя… Женечка!..
— Сударыня, ради бога, успокойтесь! — говорил женщине тучный жандарм. — Вы объясните спокойно, что случилось. У вас, вы говорите, пропала дочь? Когда?..
— Сейчас… подъезжая… она была около меня… Я с ней только что говорила… Вдруг хватилась — ее нет… В несколько минут… Ради всего святого, найдите мне дочь!
И женщина, давясь слезами, умоляюще протянула к жандарму дрожащие руки.
— Сколько лет вашей дочери?
— Семь… Семь лет моей ненаглядной Женечке.
— Она выходила куда-нибудь? Вы не заметили этого?
— Не знаю… Я смотрела в окно.
К группе начальства протиснулся высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе.
— Да, я видел сам, что у этой женщины был ребенок. Прелестная белокурая девочка… — послышался его резкий голос. — Бедная женщина! Я видел, как любовно она относилась к своему ребенку, как она целовала его головку. Это ужасно!
В толпе раздались сочувственные возгласы.
— Бедная мать!
— Но как же можно так невнимательно следить за ребенком! — укоризненно шептала какая-то разодетая барынька.
С некоторыми наиболее нервными и чувствительными пассажирами началась истерика.
— Пригласите врача! — отдал приказ жандармский офицер. — Вы не заметили, за какое время до прибытия поезда на эту станцию исчезла девочка?
— Нет, ротмистр, не заметил.
— Осмотреть весь поезд! — отдал тот приказ младшим жандармам. — Сударыня, успокойтесь… Доктор, окажите даме помощь!
Женщина, вовремя подхваченная под руки, погрузилась в глубокий обморок. Толпа все прибывала.
— Если ребенка в поезде не окажется, — обратился жандармский ротмистр к начальнику стан— ции, — придется сделать заключение, что он, выйдя на площадку вагона, упал с перехода между вагонами на пути. Отдайте распоряжение о немедленном осмотре путей, дорогой У.!
— У вас мелькает лишь такая догадка? — обратился к офицеру пассажир в фетровой шляпе. — А вы не думаете, что несчастную девочку могли похитить?
— Похитить? С какой стати? — строго поглядел на непрошеного собеседника жандарм.
— С какой именно, я, конечно, не знаю и не смею утверждать, но… Разве мало у нас пропадает детей чрезвычайно таинственным и бесследным образом? Вы простите, что я позволяю себе вмешиваться в это дело, но горе матери меня слишком глубоко тронуло. Не находите ли вы, ротмистр, странным, что исчезновение христианских детей всегда наблюдается перед наступлением еврейской Пасхи?
Высокий мужчина проговорил это громким голосом, резко, ясно, спокойно. При этих словах толпа замерла. Воцарилась удивительная тишина. В толпе находилось много евреев, и лица их вдруг побледнели.
— Позвольте, милостивый государь… — смешался от неожиданности этого странного заявления жандармский ротмистр. — Я попрошу вас взвешивать свои слова. Вы, не имея данных, бросаете чересчур резкое и тяжкое обвинение. По какому праву? На каком основании?
— По праву наблюдений, которые я делал после исчезновений многих христианских младенцев и на основании изысканий многих авторитетов, доказывающих, что у евреев существуют страшные ритуальные убийства… Странное дело, вернее, совпадение… Вы посмотрите, до еврейской Пасхи осталось несколько дней, и… вот сейчас, в поезде, в котором ехала такая масса евреев, непостижимым образом у матери-христианки пропадает ее дитя…
Теперь толпа заколыхалась словно море, над которым пронеслось первое дуновение шквала.
— Это подлость… Он врет… Как он смеет… — послышались голоса.
— Правда! Это подозрительно… Что за странные совпадения… — раздались другие голоса.
— Господа, прошу немедленно разойтись! — резко приказал начальник станции. — Власти проведут полное расследование. А вас я попрошу на минутку в жандармское отделение… — тихо обратился к пассажиру в фетровой шляпе жандармский офицер.
Еврейская делегация у Путилина. Изрешеченный труп. Ритуальное дело
— Что ты скажешь на это, доктор? — спросил меня мой гениальный друг Путилин, показывая телеграммы о таинственном исчезновении близ Минска из вагона поезда семилетней девочки Сенюшкиной.
— Что я могу ответить тебе на это, Иван Дмитриевич? — пожал я плечами. — Мы с тобой придерживаемся одинаковых взглядов на ритуальные убийства: их нет, их не может быть, ибо это в корне противоречит известному отвращению иудеев к христианам. Величайшая глупость — допускать мысль об употреблении евреями христианской крови в качестве пасхального причастия. На мой взгляд, это одно из самых абсурдных убеждений страшного наследия пережитков Средних веков, когда ликующее христианство в бешеных гонениях на «избранный народ» возвело на него такой безумно ужасный навет. Это порождение изуверского фанатизма. Слова «кровь моя на вас и на детях ваших» извращены в смысле: «кровь моя, великого пророка Нового учения, будет в вас и в детях ваших». Отсюда — страшная легенда об употреблении иудеями христианской крови.
— Я очень заинтересовался этим делом, — задумчиво произнес великий сыщик. — Как тебе известно, мне ни разу не приходилось принимать участие в разрешении и проверке этой проклятой загадки человеческой жизни. Я послал запрос минским властям. С минуты на минуту я ожидаю от них ответа.
Прошло несколько минут, и Путилину подали телеграмму. Я следил за выражением его лица и заметил, как он вдруг побледнел.
— На, прочти! — подал он мне поступившую депешу.
«Сегодня в два часа дня во дворе дома еврея Губермана, в люке выгребной ямы, обнаружен труп исчезнувшей из поезда Евгении Сенюшкиной. Труп девочки весь изрешечен ранами — ударами ножом. Вся кровь выпущена, очевидно, прежде, чем труп был закопан. Губерман арестован».
Когда я прочел этот текст, ледяной холод пробежал у меня по спине. Я молча поглядел на великого сыщика, но сказать ему ничего не успел, поскольку в эту секунду дежурный агент доложил:
— По экстренному делу, ваше превосходительство, вас добиваются видеть трое…
— Евреев? — быстро докончил за него Путилин.
— Да-с… — удивленно ответил тот.
— Впустите их, — отдал он приказ.
В кабинет вошли три господина, без сомнения евреи, что сразу можно было определить по их характерной наружности. Особенное внимание обращал на себя один из них — высокий приятного вида старик с длинной седой бородой, обрамляющей открытое умное лицо. Это был мужчина, имевший облик настоящего библейского пророка. Он низко поклонился Путилину, равно как и два его спутника, и проговорил дрожащим голосом:
— Простите, ваше превосходительство, господин Путилин, что мы дерзаем…
— Прошу покорно садиться, господа! — любезно пригласил великий сыщик. — Что привело вас ко мне?
