Она была от ветхости вся в дырах. Потушив фонарь, я приложился к ней ухом.
— А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу! — донесся до меня резкий мужской голос. — Будете помнить меня вовеки. Не сегодня, так завтра я вам устрою горячую кровавую баню! Ха-ха-ха! Белый пух будет летать над городом, а мы будем вас крошить, резать… Резать вас будем, дьяволы!..
Никто ему не отвечал. Он, значит, был один, обитатель страшного домика.
— Ха-ха-ха!.. — вдруг опять послышался исступленно-безумный хохот. — Сидишь в остроге, проклятый жид? Что? Небось весь твой кагал тебя не спас? О-го-го-го! Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей… Совсем меня разорил… По миру пустил меня, благородного…
Я услышал шаги негодяя-изверга, приближающиеся к подполу. Только тут я понял, какой совершил промах, оставшись так надолго в подполе. Что мне с ним сделать, если он спустится сюда? Убить его? О, для меня это было бы крайне нежелательно… Мертвое тело не расскажет ничего о содеянном им преступлении, и тайна убийства девочки останется тайной. Кто сможет доказать, что Губерман не сам совершил здесь, в этом подполе, ритуальное убийство христианской девочки? Один я, но этого мало.
То, чего я так страшился, сбылось: изверг подошел к подполу и поднял люк. Я втиснулся в угол, затаив дыхание.
— Страшно… страшно… Кровь… целый таз.
В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь убиенной, замученной девочки взывала об отмщении. Эта кровь, очевидно, душила его, заливала ему глаза багряным светом.
— Надо… надо покончить… сжечь… засыпать… закопать… Страшно мне, страшно.
Чиркнув дрожащей рукой спичкой, он стал медленно, осторожно спускаться в подпол.
— Я помогу вам, здесь темно! — загремел я, чувствуя, что больше мне ничего не остается делать, ибо скрыться в этом бункере было некуда.
Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди страшного злодея. Я направил в его лицо фонарь, хотел выхватить револьвер… но его не оказалось. Первый раз в своей жизни я остался без моего верного друга, столько раз спасавшего мою жизнь!
— Сдавайтесь, любезный, вы пойманы! — не теряя хладнокровия, продолжал я кричать.
— А будь ты хоть сам Сатана, я не сдамся тебе добровольно! — исступленно взревел убийца, бросаясь на меня.
Между нами началась отчаянная борьба. Спичка, брошенная им, упала на белое платьице… Рядом лежала груда сухого сена и соломы. Послышался сухой треск, забегали языки пламени. «Все погибло!» — мелькнула у меня мысль.
Я напрягал все свои силы, чтобы не поддаться злодею, но, увы, чувствовал, что он неизмеримо сильнее меня. Он сдавливал мою грудь в своих объятиях, словно в железных тисках, но, на мое счастье, моя правая рука была свободна. Я нажал кнопку фонаря и ударил им его по лицу. Удар пришелся по глазам. Мой противник завыл от боли и на секунду выпустил меня из своей ужасной хватки. Я бросился к лесенке, пробиваясь сквозь пламя. Я чувствовал, что горю. Дыхание перехватывало от дыма, языки пламени лизали мою одежду. Лишь только я выскочил из страшного подземелья, как он, тоже успевший оправиться от удара, набросился на меня сзади. Я потащил его к двери, но… но в эту минуту пришла помощь.
Два горящих факела
Опасаясь за участь своего дорогого друга, я немедленно полетел к минскому Лекоку.
— Скорее! Скорее! Двух агентов!
— Что такое? Что такое? — привскочил он. — Где наш гений Путилин?
В двух словах я передал ему приказ моего талантливого друга.
— Во дворе Губермана будем его дожидаться… Он так приказал.
— Черт возьми, в таком случае я еду сам! — засуетился толстяк.
И вот через полчаса мы уже находились во дворе дома ростовщика. Время до темноты тянулось медленно. Я с замиранием сердца все ожидал условного сигнала — свистка, но его не было. Губернский лев сыска не без иронии отнесся к «сему ночному похождению».
— Гм… Не понимаю… Абсолютно ничего не понимаю… — насмешливо бросал он своему помощнику. — Но, конечно, раз сам Иван Дмитриевич Путилин этого требует…
— Что это, дым? — вдруг воскликнул агент.
Я поднял глаза. Клубы черного дыма поднимались с пустыря. Одним ударом ноги я вышиб примеченную доску в заборе и крикнул:
— За мной, господа! Там несчастье!
Я пролез первым, за мной — помощник Лекока, а сам он… застрял в узком пространстве между досками.
— Черт возьми, я застрял! Пропихните меня! Ой-ой-ой! Я задыхаюсь!.. Что за чертова западня…
Но нам — мне и помощнику — некогда было высвобождать злополучного победителя «ритуального» дела. То, что открылось нашим взорам, заставило заледенеть кровь в наших жилах. На фоне темного ночного неба мы увидели два ярко горящих живых факела. Над домиком клубился дым. Несколько секунд — и мы были около них.
— Держите этого!.. — гремел Путилин, указывая на обезумевшего от боли и страха человека. — Доктор! Скорее! Помоги мне! Я горю… Направьте на него револьвер!
Я сорвал с моего героического друга пальто.
— Туда… туда!.. Будем тушить!..
Минский Лекок благополучно высвободился. Под дулом револьвера его помощника убийца замер, затих.
— Сюда, коллега, сюда! Скорее! — пригласил великий сыщик толстяка.
В домишке, куда они вбежали, из подпола валил дым.
— Несмотря на это, я вам достану кое-что! — резко бросил Путилин скороспелому триумфатору.
— Вы… вы с ума… ваше превосходительство, остановитесь, вы там задохнетесь! Там горит! — в испуге закричал «победитель».
Путилин стремительно спустился в подпол. В ту секунду, когда он, в дыму и искрах, быстро выскочил оттуда, мы вошли в страшный дом. Между нами — под дулами двух револьверов — шел преступник. В руках гениального сыщика находился таз-чаша с кровью и желтые туфельки.
— Вот вам результаты моих гастролей, вот вам ритуальное убийство! Арестуйте этого человека — убийцу Евгении Сенюшкиной.
— Проклятый! Как ты узнал меня?
— Я? Тебя? Так ведь я — Путилин, а ты — черная шинель с фетровой шляпой.
Минский Лекок хлопал глазами. Наутро Губерман был освобожден. Радость его и всех евреев не только Минска, но и всего юго-западного края была безгранична. Имя Путилина, этого гения русского сыска, сумевшего снять покров с тайны якобы ритуальных убийств, прогремело по всем городам и весям России и покрылось неувядающей славой. Путилина засыпали цветами, когда он выезжал из Минска. Евреи хотели выпрячь из коляски лошадей и везти его на себе, но этот редчайшего таланта и скромности человек воспротивился такому чрезмерному проявлению благодарности.
Убийцей оказался Яков Ридин, мещанин, запутавшийся в тройной бухгалтерии Губермана. Желая тому отомстить, он придумал дьявольски зверский способ: украл у бедной вдовы девочку и, убив ее в соответствии с легендой о ритуальных убийствах, то есть варварским способом выпустив из нее всю кровь, ночью подбросил ее труп в выгребную яму своего заклятого врага — Губермана.
