Я начинаю больше понимать нюансы семантики и зрительного восприятия цветов во время посещения фабрики по производству красок «Виндзор & Ньютон». Питер Уолдрон, главный инженер-химик компании, приводит мне пример того, как однажды в беседе между сотрудниками разных национальностей, работающими на предприятии компании в Хэрроу, всплыло слово «хаки». Британцы полагали, что им прекрасно известно, что означает это слово, ведь хаки – официальный цвет британской военной формы. Мне тоже так казалось, пока я не заглянул в словарь и не обнаружил там определение цвета хаки: «Светлый желтоватый оттенок коричневого». До того я полагал, что цвет хаки – это тусклый серо-зеленый. Индийцы тоже были уверены, что они хорошо знают, что за цвет хаки, так как у индийцев «хаки» значит цвет пыли. Но французы и китайцы пребывали в полном замешательстве.
Наибольшие трудности возникают тогда, когда наступает черед создания новой краски, что является важным аспектом деятельности «Виндзор & Ньютон». Уильям Виндзор и Генри Ньютон основали свое производство в 1832 г., начав выпуск новых для того времени акварельных красок, которые были легче в использовании по сравнению с традиционными. С тех пор названная компания стала главным поставщиком для Джона Констебля и других известных британских художников. В настоящее время краски для живописи составляют крошечный сектор рынка пигментов, и исследования в данной области направлены в основном на приспособление к технологиям в других сферах. «Сейчас мы пытаемся проникнуть во все отрасли промышленности, пользующиеся красками: в керамику, в изготовление чернил для принтеров, промышленных красителей, пищевых красителей и строительных материалов», – говорит Питер. Основная цель состоит в том, чтобы заменить пигменты, ныне считающиеся смертельно опасными, как, например, те, что основаны на свинце и мышьяке и некоторые из тех, что содержат кадмий и хром, на более безопасные аналоги, которые не будут уступать прежним или даже будут превосходить их. «Наша задача сейчас – создать совокупность современных красок, которые смогут воспроизводить все то, чем люди занимались в прошлом».
Но художников интересуют и совсем новые краски. Недавно среди них вошли в моду те красители, которые используются для покраски автомобилей. Еще одна цель компании – создание сверхъярких красок, которые были бы светостойкими, так как многие флуоресцентные пигменты чрезвычайно нестойки. «Виндзор & Ньютон» придерживаются выжидательной тактики. Главное для них – избежать разорительных ошибок. Питер с улыбкой рассказывает мне о ярко-желтом висмутовом пигменте, который с энтузиазмом был подхвачен автомобильной промышленностью. Поначалу никто не обратил внимания на то, как быстро выцветала эта краска на свету, потому что выцветала она постепенно и возвращалась к своей прежней яркости по мере того, как убывала сила света. Настоящая проблема возникала, когда автомобиль оставляли под деревом. К тому времени, когда водитель возвращался, цвет его машины уже был пестро-пятнистым.
«Хромированная Америка»
В 1951 г. в Музее современного искусства в Нью-Йорке открылась выставка под названием «Восемь автомобилей». Отражая хронические пристрастие музея к стилю и искусству Старого Света, пять из восьми машин были европейского производства, которые как бы подтверждали основной тезис организаторов экспозиции, что автомобили являются или, по крайней мере, должны быть «движущимися скульптурами». Остальные три представляли собой яркую иллюстрацию тогдашнего уровня американского автомобильного дизайна: роскошный «линкольн-континенталь» 1941 г. (континентом, имевшимся в виду, была вовсе не Америка, а та же самая Европа, в которой президент компании незадолго до того провел отпуск); «корд 812 седан» 1937 г., который хромовым покрытием восполнял недостатки формы; и армейский джип как функциональная альтернатива для тех, кто был глух к песням сирен изысканного стиля.
Подготовка к мероприятию началась за год до того с конференции по автомобильному дизайну, на которой один из кураторов будущей выставки, архитектор Филип Джонсон, сообщил, с несомненным чувством вины, я полагаю, как на собрании «Анонимных алкоголиков», – что приобрел абсолютно новый «бьюик». «Бьюик» в то время представлял собой самую дерзкую модель, производимую компанией «Дженерал моторс», которая также выпускала «кадиллак» и «шевроле». «Выглядит как реактивный самолет и движется так же», – гласила реклама тех лет. К тому, как двигался его автомобиль, у Джонсона не было никаких претензий, но его смущал вызывающе безвкусный облик машины, особенно когда он появлялся в компании своих европейских друзей, ездивших на автомобилях типа британского MG. Поэтому, чтобы не оскорблять их вкус и свой собственный, он попросил снять с машины все хромированные украшения.
Как один и тот же металл может вызывать одновременно и такой восторг, и такое отвращение? Открыт хром был еще в 1798 г. Луи-Николя Вокленом, но популярность к нему пришла лишь в 1920-е гг., когда распространение получает гальванопластика. До того в качестве материала для отделки предпочитали никель. Поверхностный слой никеля дает мягкое желтоватое свечение, а полированный хром – холодный голубовато-белый цвет и яркий блеск. Хромированные предметы, такие как лампы и мебель, стали заметным явлением на влиятельной Парижской международной выставке декоративного и прикладного искусства и современной промышленности, и с тех пор хром стал одним из символических материалов стиля ар-деко. Это был идеальный глянец для хрупкой эпохи. В шедевре Ивлина Во «Пригоршня праха» постоянное стремление миссис Бивер переделать жилища ее знакомых неизменно подразумевает щедрое использование хрома.
Модный новый металл был одинаково хорош и для богатых интерьеров, и для предметов домашнего обихода. Он сделался главной характеристикой таких экстравагантных творений ар-деко, как отель «Стрэнд-Палас» в Лондоне. Однако модернистские архитекторы и дизайнеры также широко использовали хром, зримо опровергая навязываемый им стереотип пуритан. В веймарском «Баухаусе» художник Ласло Мохой-Надь произвел настоящую революцию в обработке металлов, заставив ювелиров перейти «от кувшинов для вина к электрическим выключателям», золото и серебро отбросить ради стали, никеля и хрома и заняться производством предметов массового потребления. Тонкие крестообразные колонны Выставочного павильона 1929 г. в Барселоне Людвига Миса ван дер Роэ – самой роскошной и чувственной из всех современных выставочных построек – были хромированы так же, как и большая часть мебели, которую он создавал.
Недостижимый шик выставочных экспонатов, подчеркнутый их сияющими поверхностями, только разжигал аппетиты потребителя. Когда парижский стиль ар-деко пересек Атлантику, чтобы без особого труда быть поглощенным более демократическим американским стилем «Машинной эры», хром последовал за ним (на борту таких океанских лайнеров, как «Нормандия») и стал там использоваться для придания блеска в прямом и переносном смысле дорогим вещам домашнего обихода. Но лишь после Второй мировой войны, когда появилась возможность создавать достаточно устойчивое, привлекательное и не столь дорогое покрытие, хром стали использоваться гораздо шире.
Он очень быстро стал металлом, наиболее тесно ассоциируемым с процветающим потребительским обществом. Хром излучал ощущение роскоши, современности, скорости и приятного возбуждения. Но, кроме этого, у него было и кое-что другое. В отличие от алюминия, другого модного материала той поры, который благодаря своей легкости имел ряд общих с ним ассоциаций, хром воспринимался почти исключительно в виде облицовки и потому стал символизировать поверхностность. В течение некоторого времени, однако, его яркого блеска хватало на то, чтобы отбросить любые сомнения, которые у кого-то могли возникнуть по его поводу, и получить от него то, по чему люди больше всего истосковались после Великой депрессии и войны – немного доступного всем шика.
