Своей аналогией между контурами женского тела и изгибами таких предметов домашнего обихода, как, например, тостеры, названные произведения могут восприниматься как специфический завуалированный феминистский выпад против общества потребления. Но точка зрения самого Гамильтона на собственные работы представляется несколько более сложной и противоречивой. Хром, особенно в его автомобильной ипостаси, уже давно приобрел символическую связь с образом мачо, которая в настоящее время в наибольшей степени представлена американскими грузовиками и мотоциклами. Однако, как становится ясно из следующего произведения Гамильтона, хром также притягивает и женщин. Упомянутая работа называется $he. На ней демонстрируется в полуабстрактной форме часть женского торса, фартук, распахнутая дверца розового холодильника и на переднем плане некое уродливое хромированное приспособление, что-то вроде химеры из тостера и пылесоса. «Эта связь женщины с различного рода домашними приборами – фундаментальная тема нашей культуры, – объяснял суть своей работы Гамильтон, – столь же навязчивая и архетипическая, как кинематографическая дуэль на винтовках». Что бы сами женщины ни думали о подобных картинах, они очень быстро поняли, что чистый белый блеск хрома – значительный шаг вперед по сравнению с металлами, ранее использовавшимися для изготовления предметов домашнего обихода, меди и олова, которые нуждались в постоянной чистке. «Ни один другой металл, как мне представляется, не отвечает в такой мере потребностям домохозяйки, как хром», – писала известный американский социолог Эмили Пост, находившая хром «не только привлекательным для глаза, но и весьма практичным».
Однако очень быстро хром превратился из материала, обещавшего всеобщий блеск роскоши, в материал, ассоциирующийся с блеском мишурным. Первыми, кто обратил внимание на уход его былой славы, были литераторы. Один критик заметил: «Все пороки американского автомобиля берут начало в американской публике», перефразировав кредо президента «Дженерал моторс»: «Что хорошо для страны, хорошо для „Дженерал моторс“ и наоборот». Владимир Набоков описывает «угнетающе блестящую кухню» матери Лолиты «с ее сверканием хрома, календарем „Хардвер и Ко“ и уютненьким уголком для завтрака» – один из множества литературных образов той территории, которую Дон Делилло в своем громадном романе «Изнанка мира» называет «одинокая хромированная Америка».
Хром перестал быть властителем дум самых честолюбивых слоев общества, и репутация металла начала стремительно падать с той высоты, на которой он некоторое время пребывал. Фетишистские достоинства полированного хрома продолжали эксплуатироваться в эротическом искусстве, в котором обнаженное женское тело представлялось как сверкающая машина. Хром («ее хорошенькое детское личико, гладкое, как сталь») – имя проститутки в одноименном рассказе Уильяма Гибсона, написанном в 1982 г. Художники-постмодернисты типа Джеффа Кунса попытались реанимировать хром как материал для художественного творчества, воспроизводя в монументальных масштабах в хромированной нержавеющей стали дешевые брелоки, в обычной ситуации свисающие с зеркал заднего вида. Джефф Кунс еще больше усугубил издевательский заряд своих грандиозных сияющих символов запредельной пошлости соответствующими названиями: «Кролик», «Сладкое Сердце», «Надувная Собачка». И все они продаются на аукционах за миллионы долларов. В то же самое время «хромированные» поверхности сами по себе становятся фальшивыми с появлением возможности даже пластик покрывать блестящим металлическим лаком.
Еще один шаг в сторону от материальной истины, зрительная симуляция хрома – очень труднодостижимая, так как человеческий глаз весьма чувствителен к малейшим неровностям на полированной поверхности – стала мерой реалистичности в компьютерной графике. Мы были свидетелями этого в таких культовых фильмах, как «Газонокосильщик» и «Терминатор-2». Но с тех пор – упомянутые фильмы вышли на экраны в начале 1990-х гг. – даже спецы в компьютерной графике научились видеть дальше поверхности: слово «хром» в их среде стало употребляться в качестве оскорбительного термина для работы, которая вся нацелена исключительно на сомнительный эффект.
Сапфир аббата Сюже
Местность вокруг церкви аббатства Сен-Дени в окрестностях Парижа не слишком привлекательна. Не радует глаз и сама церковь, когда видишь ее впервые, выезжая из унылых городских кварталов. Здание церкви приземистое, кривобокое и какое-то неухоженное. Но я приехал не любоваться архитектурными красотами, меня интересует то, что находится внутри. И, как только глаза привыкают к темноте, я начинаю понимать, что не буду разочарован. Первое, на что я обращаю внимание, – это ощущение вертикали, уносящейся ввысь, возникающее благодаря рядам колонн, которые поднимаются прямо к крыше. Несмотря на мрачный серый камень, интерьер храма довольно светлый по средневековым стандартам из-за большого числа окон с витражами и изящества пилястров между ними. Ближе к алтарю начинает преобладать темно-синий цвет. Создается впечатление, что он даже усиливает солнечный свет, попутно изменяя его цвет. Стекла других цветов в витражах отбрасывают на пол полоски света, напоминающие россыпи драгоценностей. Преобладающее же синее свечение не сосредоточено в одном месте, а распространяется повсюду и медленно облекает меня самого. Возникает загадочное ощущение погружения в подводные глубины.
Церковь Сен-Дени – прототип готического собора, грандиозное творение знаменитого аббата Сюже. Мы склонны воспринимать готическую архитектуру как тяжелую и мрачную, но здесь это совсем не так. Синее стекло, один из множества прекрасных новых материалов, которые использовал аббат для создания максимального впечатления, сосредоточено в окнах восточной оконечности храма, где глаза молящихся встречаются с лучами утреннего солнца. Сюже говорил, что церковь «сияет изумительным непрерывным светом».
В тех местах, где некоторые окна были восстановлены в XIX веке, в замененных стеклах цвета ярче, детали проступают более зримо. Но исходный готический синий цвет до сих пор остается столь же ярким, как и прежде. По окну с изображением Рождества ясно, что средневековые мастера знали, что этот цвет имел особый смысл: сам Христос окутан густым синим цветом, и Мария тоже в синей накидке.
Синий цвет всегда было сложнее всего получить естественным способом, и часто он казался столь же недостижимым, как и само небо. Но Сюже сумел воспользоваться новооткрытыми источниками высококачественного синего цвета, который стали получать из руд на тот момент еще неизвестного металла кобальта. С помощью соединений кобальта можно достичь в пять раз большей яркости цвета, чем с помощью каких-либо других красителей, применявшихся для стекла, а доступность этих удивительных минералов породила в XII столетии моду на синий цвет. Следуя примеру Сен-Дени, вначале Шартрский собор, затем собор в Ле-Мане и другие крупные церкви той поры стали с гордостью демонстрировать в своих окнах «драгоценный сапфир». Вдохновленные успехами стеклодувов, представители других ремесел начали гораздо шире использовать в своей работе синий цвет: в эмали, живописи, одежде и геральдике. Синий и голубой цвета сделались главными цветами одежд Девы Марии и благодаря такой освященной церковью связи стали официальными цветами французской монархии. Выехав из Сен-Дени и направляясь в Париж, я вдруг начинаю понимать, что синий цвет повсюду: на традиционных сине-белых эмалированных табличках с названиями улиц и на вывесках метро.
