– Такое возможно? – удивилась миссис Брэдшоу.
– Да. Операция простая, но необратимая. Она никогда не сможет иметь детей. – Вокруг меня мелькало целое облачко надоедливых «если».
Софронии тринадцать, она рабыня. Хозяин ею пользуется. Если в ближайшее время она опять забеременеет, это причинит ее здоровью серьезный вред, а то и вовсе приведет к смертельному исходу. Вынашивать ребенка для нее теперь небезопасно, хотя, опять же, беременность представляет опасность для любой женщины. А «никогда» – слово серьезное.
Миссис Брэдшоу медленно подошла к столу, глянула на разрезанное тело, наполовину прикрытое простыней, и резко отвела взгляд. Зрелище оказалось либо ужасным, либо чересчур притягательным. Я вытянула руку, чтобы остановить ее.
– Ближе не подходите.
Я вспомнила слова Софронии: «Он расстроился. Когда ребенок умер, он плакал». В них звучала грусть, она оплакивала своего ребенка. А как же иначе? Вправе ли я навсегда отнять у нее возможность иметь детей, даже не спросив?
Тем не менее…
Если у Софронии родится ребенок, он тоже станет рабом. Будет жить и умрет в рабстве или же его вообще заберут у матери и продадут.
Тем не менее…
– Если она не сможет иметь детей… – начала миссис Брэдшоу и не договорила. На ее бледном напряженном лице отражались сомнения, поджатые губы превратились в тонкую ниточку. Вряд ли ее волновал тот факт, что Софрония обесценится как рабыня.
Может, она полагала, что мистер Брэдшоу не будет пользоваться девочкой, побоявшись снова причинить ей вред?
А ежели Софрония станет бесплодна, его ничто не остановит?
– Ей было двенадцать, и это его не остановило, – ледяным тоном сказала я. – В следующий раз девушка может погибнуть – думаете, это ему помешает?
Миссис Брэдшоу вытаращилась на меня, открыв рот. Шумно сглотнула, посмотрела на обездвиженную и беспомощную Софронию. Полотенца под вскрытым телом пропитались кровью, пол приемной был забрызган внутренними жидкостями.
– Нельзя, – тихонько произнесла Рэйчел. Держа Софронию за руку, она переводила взгляд с меня на миссис Брэдшоу, и я не понимала, к кому она обращается. Возможно, к нам обеим. – Она чувствовала ребенка внутри себя. Она любила его. – Голос Рэйчел задрожал, ее душили слезы. Капельки скатились по щекам под маску. – Она бы не стала… она… – Рэйчел всхлипнула и покачала головой, не в силах продолжить.
Миссис Брэдшоу неловко закрыла лицо рукой, будто пытаясь спрятать отражающиеся на нем мысли.
– Я не могу, – проговорила она и уже более гневным тоном повторила из-под руки: – Не могу. Это не моя вина! Я хотела… хотела как лучше! – Говорила она явно не со мной; возможно, обращалась к мистеру Брэдшоу или самому Господу.
«Если» замерли в ожидании, как и Софрония. Пора за дело.
– Ладно, – спокойно отозвалась я. – Присядьте, миссис Брэдшоу. Я обещала позаботиться о девушке, и я это сделаю.
В теплом теле под моими холодными руками билась жизнь. Я взяла иглу и вставила первую нить.
Глава 132
Выдумка
Сапервилль? Уильям начал сомневаться в том, что Амарант Кауден Грей существует на самом деле. Может, ее выдумал Иезекиль Ричардсон? Но зачем?
Получив вчера записку от миссис Фрэзер, он осторожно навел справки: в двадцати милях к юго-западу от Саванны и правда было местечко под названием Сапервилль. Крошечное поселение в «сосновом лесу», как сообщил его собеседник, чей тон намекал на отдаленность и варварские нравы жителей. Что могло заставить женщину (если она реальна) туда отправиться?
А если такой женщины все-таки нет… значит, ее кто-то придумал, и тогда самым главным подозреваемым в обмане становится Иезекиль Ричардсон. Уильям и раньше попадался на его уловки. При воспоминании о Великом Мрачном болоте он каждый раз стискивал зубы – ведь сложись все по-другому, ни он сам, ни Йен Мюррей не встретили бы Рэйчел Хантер.
С трудом он заставил себя выкинуть Рэйчел из головы. Она и так снилась ему по ночам, не хватало еще думать о ней целыми днями. Лучше поразмыслить о неуловимой Амарант.
Получается, Сапервилль находится по другую сторону от армии Кэмпбелла. Пока строились дома и укрепления, некоторых солдат подселяли к местным жителям, а большинство обитало в разбитом близ Саванны лагере, протянувшемся на несколько акров. Континентальные войска выразили недовольство, но почти все были разбиты, военнопленных отправили на север. Кэмпбелл не сомневался, что оставшиеся противники не станут ему докучать, хотя это и не означало, что Уильям не привлечет к себе внимание, если проложит себе путь прямо через лагерь. Поручение у него безобидное, да и вряд ли он встретит кого-то знакомого. Правда, ему вполне могут устроить допрос, а объяснять, почему он ушел в отставку, Уильям ничуть не желал.
Пока Кэмпбелл выстраивал свои вооруженные силы, Уильям успел перевезти Миранду из Саванны к одному фермеру в десяти милях к северу. Если войска задержатся в Саванне, армейские добытчики наверняка ее обнаружат, но пока что Миранда в безопасности. Знакомый с военной ненасытностью (он и сам много раз отбирал лошадей и запасы у других), Уильям намеревался как можно дольше скрывать ее от солдатских глаз.
Размышляя, он постучал пальцами по столу и неохотно пришел к выводу, что лучше всего отправиться в Сапервилль пешком и, сделав крюк, обойти кругом лагерь Кэмпбелла. Оставаясь здесь, он точно ничего не узнает про эту чертову Амаранту.
Полный решимости, Уильям заплатил за еду, закутался в накидку и отправился в путь. Дождя не было – хоть что-то хорошее.
Однако темнело в январе рано, и когда он обходил толпу выстроившихся у лагеря гражданских, тени уже удлинялись. Уильям протиснулся мимо группки красноруких прачек, над которыми колдовским туманом висел пар от кипящих чайников. Воздух пропах щелочным мылом.
– «Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня! – напевал он себе под нос. – А потом – спина змеи без хвоста и чешуи, песья мокрая ноздря с мордою нетопыря, лягушиное бедро…»
40 – Уильям забыл, какая строчка идет дальше, и замолчал.
Дальше земля стала неровной, топкая низина перемежалась с возвышениями, поросшими деревцами и небольшими кустиками. Видимо, здесь, в скрытом от глаз месте, проститутки и занимались своей привычной работой.
Уильям обошел эти холмики кругом и захлюпал по какому-то болоту – на контрасте оно показалось ему невероятно красивым. В меркнущем свете выделялась каждая веточка с округлыми, но все еще спящими почками. Жизнь замерла между уходом зимы и началом весны. Жаль, он не умел рисовать или сочинять стихи – Уильям просто любовался природой.
В этот момент в его сердце зародилось некое постоянство. Эти несколько секунд навсегда останутся с ним, и он обязательно вернется в это время, в это место, в нынешнее состояние души.
