– Нет, – слегка поморщившись, ровным тоном ответил Хэл. – Я сказал тебе, что у меня есть новости о Бене. Говорят, что он мертв. Я в это не верю. – Он посмотрел на Грея, взглядом запрещая тому возражать.
– Вот как. Хорошо, тогда я тоже в это не верю. Кто тебе это сказал?
– Вот потому-то я и не поверил. – Хэл выглянул наружу, убедился, что их никто не подслушает, и ответил: – Мне сообщил об этом Иезекиль Ричардсон, а я не поверю этому типу, даже если он скажет, что на моих штанах сзади дыра. А уж подобному известию…
– Твои предчувствия верны, – отозвался Грей. – Сядь и скушай хлебец. Мне есть что рассказать тебе.
***
Уильям проснулся с невыносимой головной болью и убеждением, будто он забыл что-то важное. Стиснув руками виски, он обнаружил на голове повязку и нетерпеливо стянул ее – она натирала уши. На повязке обнаружилось немного засохшей крови. Смутно вспомнился вчерашний вечер – боль, тошнота, головокружение, дядя Хэл… и бледный, исхудавший отец. «Если нам есть что сказать друг другу…» О боже, ему это привиделось?
Он выругался на немецком, и чей-то юный голос тут же неуверенно повторил эти слова.
– Что они означают, сэр? – спросил Зеб, стоявший у кровати с накрытым крышкой подносом.
– Тебе не нужно это знать. И повторять не нужно, – садясь, ответил Уильям. – Что с моей головой?
Зеб удивленно поднял бровь.
– Вы не помните?
– Стал бы я спрашивать, если бы помнил?
Зеб сосредоточенно нахмурился, но смысл вопроса ускользал от него, и он пожал плечами, поставил поднос и ответил на первый вопрос:
– Полковник Грей сказал, что вас ранили дезертиры.
– Дезер… – Уильям осекся и задумался. Дезертиры-англичане? Нет… Ах вот почему ему на ум пришли немецкие ругательства! Смутно вспомнились гессенцы и… кто еще?
– Коленсо вылечился от поноса, – сообщил Зеб.
– Радует, что этот день хоть для кого-то начался с хорошего. О боже. – Боль стрельнула в виски, и Уильям схватился за голову. – Здесь есть какая-нибудь выпивка?
– Да, сэр! – Зеб торжественно снял крышку с подноса, на котором обнаружилась тарелочка с яйцами всмятку, поджаренные хлебцы, кусок ветчины и стакан чего-то подозрительно мутного, от которого пахло алкоголем.
– Что это?
– Не знаю, сэр, но полковник Грей сказал, что это вам для опохмеления.
Значит, не сон… Отбросив эту мысль в сторону, Уильям с опасливым интересом изучил содержимое стакана. Укрепляющее средство отца он попробовал впервые в четырнадцать лет, случайно перепутав его с пуншем, приготовленным для приема лорда Джона. С тех пор Уильям несколько раз употреблял это средство и находил его неизменно действенным, пусть и странным на вкус.
– Ладно, – сказал Уильям и, глубоко вздохнув, поднял стакан и героически осушил его одним долгим глотком.
– Ух ты! – восхищенно ахнул Зеб. – Повар сказал, если пожелаете, он пришлет вам колбасу.
Не в силах ответить, Уильям покачал головой и взял хлебец. Подержал его немного в руках, будучи не в силах решить, хочет он его съесть прямо сейчас или нет. Голова до сих пор болела, но укрепляющее средство вернуло на место еще несколько фрагментов памяти.
«Совет? Ты слишком большой, чтобы давать его тебе, и слишком юн, чтобы принять его…»
«Er spricht Deutsch. Er gehört!.. Он говорит по-немецки. Он все слышал!..»
– Я слышал, – медленно произнес Уильям. – Но что я слышал?
Зеб явно принял это за очередной риторический вопрос и не стал на него отвечать, а задал свой собственный:
– Что случилось с Готом, сэр? – Его узкое лицо помрачнело, будто он приготовился услышать дурные вести.
– Гот, – отсутствующе проговорил Уильям. – Что-то случилось с Готом?
– Он пропал, сэр. То есть… когда солдаты забрали вас и индейца от мятежников, вы были не на нем.
– Когда нас… что за индеец? Что, черт возьми, вчера случилось, Зеб?
– Откуда мне знать? – обиженно выдал Зеб. – Меня-то там не было, верно?
– Конечно… черт! Мой дядя – герцог Пардлоу – в лагере? Мне нужно поговорить с ним.
– Наверное, я могу поискать его, – неуверенно ответил Зеб.
– Поищи. Прямо сейчас. – Уильям взмахом руки отослал его и задумался, пытаясь воскресить в памяти вчерашний день. Мятежники? Гот… Он что-то помнил о Готе, но что именно? Он гнался за повстанцами, которые увели его коня? Но при чем тогда индейцы и дезертиры, и почему ему запомнилась немецкая речь? И о каком полковнике Грее говорил Зеб? Должно быть, это дядя Хэл… хотя звание отца – подполковник, и его в разговоре тоже иногда называют полковником…
Уильям посмотрел на поднос и пустой стакан. Дядя Хэл точно знает об этом средстве, но…
«Ты жив, и все хорошо».
Уильям положил обратно хлебец – в горле стоял ком. Снова. То же самое было вчера, когда он увидел отца. Когда он сказал своему отцу – да, черт возьми, своему отцу! – «Я рад, что ты не умер».
Может, он и не вполне готов к разговору с отцом – или к разговору отца с ним – и не согласен с тем, что все хорошо, но все же…
Кто-то отодвинул полог, и солнечный луч ударил в глаза Уильяму. Сморгнув невольные слезы, он выпрямился и спустил ноги с кровати, готовясь встретить…
Но это оказался не дядя и не отец, а Банастр Тарлетон в не-застегнутом мундире и без парика. Выглядел он как-то слишком весело для человека, которого, судя по всему, недавно ударили в лицо.
– Жив, а, Элсмир? – Бан тюкнул вареное яйцо, выпил середину и с удовольствием облизал грязные пальцы. – Боже, как я голоден! С самого рассвета не ел. Убийство на пустой желудок разжигает аппетит. Можно, я доем остальное?
– На здоровье. Кого ты убивал вместо того, чтобы завтракать? Повстанцев?
Набивший рот хлебцами Тарлетон удивленно посмотрел на него. Наскоро прожевал, проглотил и ответил, окатив Уильяма крошками:
– Нет, насколько я знаю, войска Вашингтона бежали на юг. Мы убивали гессенских дезертиров. Полагаю, тех самых, которые стукнули тебя по голове и бросили умирать. У них был твой конь, его опознали. – Тарлетон потянулся за очередным яйцом, и Уильям сунул ему в руку ложку.
– Бога ради, ешь цивилизованно. Мой конь у тебя?
– Да. Он хромает на правую ногу, но вряд ли серьезно ранен. М-м-м… у тебя личный повар?
– Нет, это приготовил повар моего дяди. Расскажи о дезертирах. Они ударили меня по голове, и я кое-что не помню. – «Кое-что» – это еще мягко сказано, однако память быстро возвращалась к Уильяму.
Не переставая жевать, Тарлетон рассказал, как все было.
Отряд наемников фон Книпхаузена в разгаре сражения решил бежать, правда, не все в отряде этого хотели. Те, кто собрался дезертировать, отошли в сторонку и тихо обсуждали, стоит ли убивать остающихся. И вдруг к ним подошел Уильям.
