Дефектная.
Она с самого детства держала это в секрете. Так было безопаснее. Жизнь на улицах Лос-Диаблоса и без того была нелегкой, чтобы еще волноваться о том, как бы тебя не прибили к кресту Братства. И вот она так привыкла лгать всем, что отравила этим ядом свою лучшую в мире подругу.
Она пыталась ей все рассказать…
Нет, Лемон Фреш, это лживое вранье. Признайся.
Ты боялась.
Боялась, что она подумает.
Боялась, что потеряешь единственное важное в своей жизни.
Но она все равно ее потеряла…
Лемон посмотрела на покореженный кузов Сандерсаурус. На безногое тело Проповедника. На обездвиженные машины и их мертвых пилотов. На маленькие металлические осколки, разбросанные по шоссе, – все, что осталось от еще одного потерянного друга.
Бедный Кайзер…
Она громко шмыгнула носом. На глаза снова навернулись слезы, когда Лем вспомнила, как блитцхунд бегал по приюту Хоуп, играя с детишками. Они вытащили из него взрывчатку, но пес все равно решил отдать свою жизнь, чтобы защитить их. А ей не хватило духу даже на то, чтобы сказать правду…
Она посмотрела на Иезекииля. Красавчик по-прежнему не спускал глаз с разрушенного города, наблюдая, как единственное, что было ему дорого, исчезало в пыльной дымке.
И он тоже, подумала Лем.
Он тоже попал в ловушку собственной лжи и потерял все.
– Да уж, та мы еще парочка, – вздохнула она.
Репликант взглянул на нее, но боль была еще слишком свежа, и он промолчал. Стоя на коленях в пыли в своем нелепом розовом защитном костюме, Лемон подняла на него глаза и прищурилась от обжигающего солнца.
– …Ты действительно застрелил ее? – спросила девушка. – Во время восстания?
Иезекииль посмотрел на свою раскрытую ладонь. Медленно кивнул.
– …У меня не было выбора. Или я, или кто-то другой. Они жаждали крови. Я не мог бороться с ними и решил обмануть.
– Обмануть? Ты выстрелил ей в голову, Ямочки!
– Я могу выхватить летящую пулю из воздуха, Лемон. За долю секунды могу сосчитать все веснушки на твоем лице. И я, черт побери, уверен, что смогу прострелить тебе глаз, но ты останешься жива. По крайней мере, на некоторое время. Мне нужно было убедить их, что Ана мертва. А потом, пока они отбивались от службы безопасности «Гнозиса», я накачал ее лекарствами, чтобы замедлить жизненно важные процессы, и отнес к Сайласу. Если кто и мог сохранить ей жизнь, увезти в безопасное место, то только он.
– Значит, ты вытащил ее оттуда.
Он показал на слот для монет в своей груди.
– У меня даже остались шрамы.
– Тогда почему ты сразу не сказал ей правду?
Иезекииль вздохнул.
– Наверное, по той же причине, что и ты.
Лемон посмотрела на выведенные из строя машины вокруг них, на хаос, который она вызвала одной лишь силой мысли. Вспомнила боль в глазах своей лучшей подруги. Собственное предательство. И все это из-за страха. Лем боялась, что о ней подумает Ана. Боялась разрушить то, что никогда не сможет восстановить.
– Туше, – сказала девушка.
Иезекииль тоже взглянул на поломанных Титанов, Тарантулов и Джаггернаутов. Его голос смягчился, когда он снова заговорил:
– Как давно ты уже?..
– Позорная аномалия?
– Особенная, – поправил ее репликант.
Лемон закусила губу. Опустила глаза на свои пальцы, сцепленные на коленях.
– Это впервые проявилось, когда мне исполнилось двенадцать, – вздохнув, ответила девушка. – Я вывела из строя автомат «Нео-Мита™», когда он сожрал мой кредстик.
– …Ты уничтожила торговый автомат?
Она вздохнула.
– Не самая крутая история рождения супергероя.
– Значит, ты можешь сжечь электронику, просто подумав об этом?
Лемон пожала плечами.
– С большими намного сложнее. Раньше это случалось, только когда я злилась. Теперь я могу уже лучше контролировать эту силу, но мне по-прежнему легче использовать ее, когда я чем-то рассержена.
Иезекииль кивнул в сторону Вавилонской башни.
– Ты все еще сердишься?
Лемон посмотрела на город. Никаких следов девушки, которая только что вошла в него.
– Она запретила нам следовать за ней.
– Ты всегда делаешь то, что тебе говорят?
– Ей не нужна наша помощь, Ямочки.
– Мы не можем оставить ее там одну, Веснушки. Ты это знаешь.
– Мы лгали ей. Теперь она ненавидит нас.
– Очень просто любить кого-то, когда все хорошо. Только когда наступают тяжелые времена, становится понятно, чего стоит твоя любовь.
Репликант протянул руку.
– А мы ведь все еще любим ее, – просто сказал он. – Правда?
Лемон посмотрела на призрачный город. На руины и тлен. И сердце ее сжалось при мысли о том, что она позволила своей лучшей подруге отправиться в этот ад в одиночку. На глаза снова навернулись слезы. Она, прищурившись, взглянула на репликанта, возвышавшегося над ней в свете палящего солнца.
– Да, – сказала она. – Мы ее любим.
И взяла предложенную руку.
1.28. Вавилон
Иезекииль нес Лемон на спине.
Даже с позаимствованным у Проповедника огнеметом Ямочки двигался неестественно быстро и, похоже, никогда не уставал. Пробежав несколько сотен метров через разрушенный пригород Вавилона, Лемон начала задыхаться, обливаясь потом в своем защитном костюме, и в конце концов безнадежно отстала. Тогда Иезекииль пристегнул огнемет к ней и посадил ее себе на спину. Она обняла его за плечи, обхватила ногами за талию, приготовившись держаться изо всех сил, и репликант помчался к городу.
Он шел легкими широкими шагами мимо заброшенных аграрно-промышленных ферм и обшарпанных развалин окрестностей. Когда он наконец перескочил через сломанную стену, они оказались в городе. Он был невероятно огромным, невероятно чудесным – Лемон еще никогда не видела ничего подобного – и полностью разрушенным. Все было покрыто пылью и ржавчиной. На асфальте зияли трещины, улицы были засыпаны песком. Пустыня подкрадывалась все ближе, словно желая стереть этот город с лица земли. И зная, что здесь произошло, Лем была согласна с ней.
Они направились к Вавилонской башне, поднимающейся, словно кол, из сердца мегаполиса. Безжизненные автоматы смотрели на них пустыми глазами. Их путь пролегал по безлюдным улицам, мимо одиноких магазинов и заброшенных многоквартирных домов. Кладбище несбывшихся надежд, подумала Лемон, и по ее телу пробежали мурашки. Вскоре им начали попадаться тела. Но Иезекииль старался миновать их как можно быстрее, чтобы не смотреть. Лемон закрывала глаза, во рту у нее пересохло, как в пустыне.
