* * *
Нам нельзя забывать: то, что ныне является прошлым, некогда лежало в будущем.
Ф. У. Мейтленд, историк
Нам следовало начать войну в 1938 году… Сентябрь 1938-го был самым благоприятным временем.
Адольф Гитлер, февраль 1945
День первый
1
Во вторник, 27 сентября 1938 года, без нескольких минут в час пополудни, мистера Хью Легата из дипломатического корпуса его величества проводили за столик рядом с высоким, от пола до потолка, окном ресторана «Риц» в Лондоне. Он заказал полбутылки шампанского «Дом Периньон» урожая 1921 года, бывшего ему не средствам, развернул номер «Таймс» на странице семнадцать и в третий раз принялся перечитывать речь, произнесенную накануне Адольфом Гитлером в берлинском дворце спорта «Шпортпаласт».
ВЫСТУПЛЕНИЕ ГЕРРА ГИТЛЕРА
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПРАГЕ
Время от времени Легат поглядывал через обеденный зал на входную дверь. Быть может, ему просто казалось, но гости и даже официанты перемещались по коврам, устилающим пол между стульями с матово-розовой обивкой, с какой-то нехарактерной подавленностью. Никто не смеялся. Неслышимые за толстым листовым стеклом, сорок или пятьдесят рабочих – некоторые по причине духоты разделись по пояс – копали в Грин-парке узкие траншеи.
Во всем мире теперь не должно остаться сомневающихся, что это говорит не один человек, не один вождь, но весь немецкий народ. Я знаю, что в этот самый час весь народ, миллионы людей, соглашаются с каждым моим словом. (Крик «Хайль!».)
Легат слышал эту речь по трансляции Би-би-си. Стальная, суровая, полная жалости к себе и угрозы, хвастливая и впечатляющая на свой жутковатый лад, она сопровождалась ударами ладони Гитлера по трибуне и одобрительным ревом пятнадцати тысяч глоток. Звук был нечеловеческим, неземным. Казалось, он исходит от некой черной подземной реки и изливается через громкоговоритель.
Я благодарен мистеру Чемберлену за все его усилия и заверяю его, что немецкий народ не желает ничего, кроме мира. И заверяю также, и подчеркиваю это сейчас, что, когда данная проблема будет решена, у Германии не останется в Европе никаких территориальных проблем.
Легат взял авторучку и подчеркнул это предложение. Потом проделал то же самое с другим, расположенным несколько выше и касающимся англо-германского морского соглашения.
Подобное соглашение морально оправданно лишь в том случае, если обе нации торжественно обещают никогда снова не вступать в войну друг с другом. У Германии такое стремление есть. Будем надеяться, что сторонники этой точки зрения возьмут верх и среди английского народа.
Молодой человек отложил газету и сверился с карманными часами. Он имел необычную привычку носить время не на руке, а на цепочке. В свои двадцать восемь выглядел он старше: бледное лицо, сдержанные манеры, черный костюм. Легат заказал столик две недели назад, до того, как разразился кризис. И теперь чувствовал себя виноватым. Он даст ей еще пять минут, потом ему придется уйти.
Прошло четверть часа, когда наконец он заметил ее отражение в позолоченных зеркалах на уставленной цветами стене. Она застыла у порога ресторана, в буквальном смысле приподнявшись на цыпочки, и безучастно оглядывалась вокруг, вытянув белую шею и вскинув подбородок. Некоторое время Легат разглядывал ее, как если бы то была незнакомка, и размышлял, как, черт побери, могли бы складываться их отношения, не будь она его женой. «Великолепная фигура», – говорят о таких. «Не красавица, если начистоту». – «Нет, но симпатичная». – «Памела из тех, кого называют породистыми». – «Да, чрезвычайно породистая. И бедняга Хью совершенно ей не пара…»
Этот обмен репликами он подслушал на вечеринке в честь их помолвки. Легат вскинул руку. Встал. Наконец она его заметила, улыбнулась, помахала и двинулась к нему, изящно лавируя между столиками в своей облегающей юбке и приталенном шелковом жакете. Головы сидящих одна за другой поворачивались ей вслед.
Она крепко поцеловала его в губы. Дыхание ее слегка сбилось.
Прости, прости, прости…
– Пустяки. Я только что пришел.
За минувшие полтора с лишним года он научился не спрашивать, где она была. Наряду с сумочкой, при ней имелась картонная коробочка. Памела поставила ее на стол перед мужем и стянула перчатки.
– Мне кажется, мы договорились, что подарков не будет?
Он поднял крышку. На него смотрели черный резиновый череп, металлизированный хобот и пустые стеклянные глазницы противогаза. Хью отпрянул.
– Водила детей на примерку. Само собой, я заказала сначала для них – разве это не доказательство материнской заботливости? – Она закурила сигарету. – Нельзя ли чего-нибудь выпить? У меня в горле пересохло.
Он махнул официанту.
– Всего полбутылки?
– Мне работать вечером.
– Ну разумеется! Я вообще не была уверена, что ты придешь.
– Если честно, я и не пришел бы. Пытался дозвониться, но тебя не было дома.
– Ну, теперь ты знаешь, где я была. Вполне невинное объяснение. – Памела улыбнулась и наклонилась к мужу. Они чокнулись. – С годовщиной, дорогой.
Рабочие во дворе махали кирками.
Заказ она сделала быстро, даже не заглянув в меню: никаких закусок, дуврский палтус без кости, салат из зелени. Легат отложил свое меню и сказал, чтобы ему подали то же самое. Есть не хотелось: никак не удавалось отогнать образы детей в противогазах. Джону исполнилось три годика, Диане – два. Бесконечные наказы: не бегай слишком быстро, закутайся потеплее, не бери в рот игрушки или мелки. Никогда не знаешь, куда они залезут. Он сунул коробку под стол и задвинул ногой подальше.
– Они сильно напугались примерки?
– Да нет, конечно. Им кажется, все это игра.
– Знаешь, мне иногда тоже так кажется. Даже когда читаешь телеграммы, трудно принять это за что-то иное, кроме как за дурацкий розыгрыш. Неделю назад создавалось впечатление, что все урегулировано. А потом Гитлер взял и передумал.
– И что теперь будет?
– Кто знает? Быть может, ничего. – Хью чувствовал себя обязанным изображать оптимизм. – В Берлине все еще идут переговоры. По крайней мере, шли, когда я уходил из конторы.
– А если не договорятся – когда все начнется?
