– Как вы с ним познакомились?
– Вместе учились в Оксфорде.
– Он симпатизирует новой Германии?
– Сомневаюсь.
– Значит, враждебен ей?
– Я склонен полагать, что он разделяет убеждения большинства англичан своего класса.
– Это может означать все, что угодно. – Вайцзеккер повернулся к Кордту. – Почему вы уверены, что он хотя бы будет в Мюнхене?
– Мы не уверены. Полковник Остер из абвера старается это организовать.
– А-а-а, полковник Остер. – Статс-секретарь медленно кивнул. – Теперь я понимаю, какого рода этот контакт.
Он налил себе остатки шампанского и неспешно допил. Хартманн смотрел на его колыхающееся адамово яблоко, гладко выбритые розовые щеки, на серебристые седые волосы, схожие оттенком с новеньким партийным значком. И чувствовал, как к горлу комом подкатывает презрение. Он бы предпочел иметь дело с каким-нибудь коричневорубашечником с переломанным носом, чем с этим лицемером.
Барон поставил пустой бокал на стол.
– Вам следует быть поосторожнее с этим полковником Остером. Можете даже передать ему предупреждение от меня: его деятельность не проходит совершенно незамеченной. До сих пор существовала некая терпимость к многообразию взглядов, при условии соблюдения известных норм, но чутье подсказывает мне, что скоро все изменится. Национал-социализм вступает в новую, более жесткую фазу.
Он нагнулся, пошарил под столом и нажал на кнопку. Дверь открылась.
– Фрау Винтер, будьте любезны внести фамилию герра фон Хартманна в список аккредитованных членов завтрашней конференции. Запишите его переводчиком, ассистентом доктора Шмидта.
– Слушаюсь.
Она вышла. Кордт поймал взгляд Хартманна и кивнул. Оба встали.
– Благодарим вас, статс-секретарь.
– Да, – добавил Пауль. – Спасибо. – Он немного помедлил. – Могу я задать вопрос, герр барон?
– Какой?
– Не могу понять, почему фюрер передумал. Как вы полагаете, он на самом деле планировал вторжение или все это время блефовал?
– О, он безусловно собирался предпринять вторжение.
– Тогда почему свернул его?
– Кто скажет? Никто на самом деле не знает, что у него на уме. Подозреваю, в итоге он понял, что Чемберлен лишил его повода к войне: вмешательство Муссолини в этом смысле сыграло решающую роль. Геббельс прекрасно изложил все это за обедом, хотя сам лично потворствовал вторжению: «Никто не начинает мировую войну из-за пустяков». Ошибка фюрера в том, что он составил список конкретных требований. Поскольку по большей части они были удовлетворены, у него оказались связаны руки. Как мне кажется, в следующий раз он не повторит подобной ошибки.
Обменявшись со статс-секретарем рукопожатием, они закрыли за собой дверь. В голове у Хартманна эхом звучала последняя фраза разговора: «В следующий раз он не повторит подобной ошибки».
– Ваше имя будет в списке на Анхальтском вокзале, герр Хартманн, – сказала фрау Винтер. – Будет достаточно показать ваше удостоверение личности. Специальный поезд отправляется сегодня вечером в двадцать пятьдесят.
– Поезд?
– Да, поезд фюрера.
Его сдерживало присутствие ожидающего Кордта и двух работающих машинисток.
Кордт тронул Пауля за руку:
– Нам лучше поспешить. Вам нужно собрать вещи.
Они вышли в коридор. Хартманн обернулся через плечо, но она уже сидела за своим столом и печатала. Что-то в ее полном безразличии встревожило его.
– Все прошло легче, чем я ожидал, – сказал он на ходу.
– Да, наш новый статс-секретарь так восхитительно расплывчат, не так ли? Ему удается одновременно служить опорой режима и выказывать симпатию к оппозиции. Вы прямо домой идете?
– Не сразу. Мне сначала нужно забрать кое-что из кабинета.
– Разумеется. – Кордт пожал ему руку. – В таком случае я вас оставляю. Удачи.
Кабинет Хартманна был пуст. Без сомнения, фон Ностиц и фон Ранцау ушли отмечать радостное событие. Он сел за стол и отпер ящик. Конверт лежал на том же самом месте.
Пауль сунул его в портфель.
Квартира Хартманна располагалась в западном конце Паризерштрассе, в фешенебельном торговом районе близ церкви Святого Людвига. До войны, при жизни его дедушки-посла, семье принадлежало все здание. Но его пришлось разделить и распродать по частям в уплату закладных за имение под Ростоком. Остался только второй этаж.
Пауль стоял у окна с бокалом виски в руке, курил сигарету и смотрел, как последние лучи солнца исчезают за деревьями на Людвигкирхплац. Небо багровело. Деревья стали похожими на древних танцоров, ведущих хоровод вокруг костра. По радио вступление к увертюре бетховенского «Кориолана» предвещало начало специального выпуска новостей. Диктор едва не захлебывался от восторга:
«Движимый стремлением предпринять последнее усилие к мирному разрешению вопроса о присоединении немецких судетских территорий к рейху, фюрер пригласил главу итальянского правительства Бенито Муссолини, премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена и французского премьер-министра Эдуарда Даладье на конференцию. Указанные государственные деятели приняли приглашение. Обсуждение состоится в Мюнхене завтра утром, двадцать девятого сентября…»
Из коммюнике следовало, что идея целиком заслуга Гитлера. И люди поверят этому, думалось Хартманну, потому что люди верят в то, во что хотят верить, – это было великое открытие Геббельса. Им теперь нет нужды утруждать себя неприятной правдой. Геббельс принял на себя обязанность думать за них.
Пауль отхлебнул еще виски.
Его смущала встреча в кабинете фон Вайцзеккера. Как-то слишком просто все получилось. Было нечто странное и в том, как фрау Винтер явно намеренно избегала встречаться с ним взглядом. Он раз за разом прокручивал ту сцену в голове.
Быть может, она вовсе не украла эти документы из сейфа фон Вайцзеккера? Вдруг ей их просто вручили, чтобы передать ему?
Едва подумав об этом, он понял, что догадка верна.
Хартманн затушил сигарету и прошел в спальню. На шкафу лежал плоский чемоданчик с выдавленными на крышке его инициалами: ему этот чемодан подарили ко времени первой отправки в школу. Замки щелкнули, открываясь.
Внутри по преимуществу хранились письма: от родителей, братьев и сестер, от друзей и подружек. Оксфордские письма были перевязаны лентой и лежали в конвертах: ему нравилось рассматривать английские марки и свое имя и адрес, написанные аккуратным мелким почерком Хью. Было время, когда письма приходили раз или два в неделю. Имелись и фотографии, включая их последнюю совместную, сделанную в Мюнхене. На обороте дата: 2 июля 1932 года. Оба в костюмах для пеших прогулок: ботинки, спортивные куртки, белые рубашки с открытым воротом. На заднем плане фрагмент внутреннего дворика. Между ними стояла Лейна, обхватив их руками за предплечья, – она была гораздо ниже парней, и выглядело это комично. Все трое улыбались. Ему припомнилось, что Лейна попросила хозяина гостиницы сделать это фото перед их уходом. К карточке была прикреплена вырезка из «Дейли экспресс», на которую он наткнулся этим летом: «Один из одареннейших молодых сотрудников Форин-офис, теперь работающий помощником у премьер-министра…» Судя по фотографии, Легат почти не изменился. Зато роскошная женщина рядом с ним, его супруга, эта Памела, была вовсе не той, какую легко было представить рядом с Хью. Пауль подумал, что, если затеянное им предприятие пойдет не так, гестапо обыщет квартиру и сочтет эти сувениры уликами.
