«Фюрербау» он вычислил по большому скоплению народа на гранитной площади перед зданием. Само здание было классическим, безликим, из беловатого камня – три этажа с балконом посредине второго. Он мысленно видел, как Гитлер появляется на этом балконе во время одного из этих масштабных квазирелигиозных спектаклей, не покидающих колонки новостей. Хью прошел мимо свисающих флагов и бронзовых орлов к краю второй ковровой дорожки. Обозначил свой официальный статус часовому и был пропущен внутрь. Прямо на входе в фойе офицер в мундире СС проверил наличие его имени в списке.
– Где я могу разыскать английскую делегацию?
– На втором этаже, герр Легат, в комнате для приемов в дальнем углу. – Адъютант щелкнул каблуками.
Легат поднялся по широкой лестнице из красного мрамора и свернул направо. Прошел мимо череды низких столиков и кресел и вдруг увидел перед собой Хартманна.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы убедиться: это в самом деле он. Пауль стоял, держа чашку на блюдце, и беседовал с седым мужчиной в темно-синем костюме. Волосы у него редели уже во время учебы в Оксфорде – теперь их осталось совсем мало. Его правильной формы голова была вскинута, он внимательно слушал собеседника. Хартманн стоял ссутулившийся, напряженный, уставший. И все же прежняя аура витала вокруг него, угадываясь даже на расстоянии.
Глянув поверх плеча седого, Пауль заметил Легата. Его фиалковые глаза слегка расширились, он едва заметно качнул головой – вот и вся его реакция.
Хью прошел мимо. Через открытую дверь он увидел Стрэнга и Дангласса. При его появлении английские делегаты вскинули головы. Они сидели, рассредоточившись по большой комнате. Хендерсон листал немецкую газету. Киркпатрик вытянул ноги и закрыл глаза. Малкин разложил на коленях какие-то бумаги. Эштон-Гуоткин делал вид, что читает том японской поэзии.
– Хью? – резко окликнул его Стрэнг. – Вы что тут делаете? Мне казалось, вы должны находиться в отеле?
– Верно, сэр, но кое-что случилось. В «Регина-паласт» прибыли чешские делегаты, но им не позволяют покинуть номер.
– Не позволяют?
– Сотрудники гестапо. Чехи просят премьер-министра похлопотать на их счет.
– Гестапо?! – По всей комнате прокатился стон.
– Звери… – пробормотал Эштон-Гуоткин.
– Даже не представляю, с чего они вообразили, что ПМ может тут помочь?
– Будет жестоко прийти к соглашению без их участия. – Стрэнг посасывал мундштук незажженной трубки, издававшей тихий свист. – Полагаю, вам лучше пойти и успокоить их, Фрэнк. Вам чехи знакомы лучше, чем большинству из нас.
Эштон-Гуоткин вздохнул и захлопнул книгу. Легат заметил, что Дангласс, пытаясь разглядеть кого-то в коридоре, наклоняет голову и вытягивает шею на манер одной из тех загадочного вида птиц, на которых ему так нравилось охотиться.
Киркпатрик тоже обратил на это внимание.
– В чем дело, Алек? – спросил он. – Что-то происходит?
– Да, – ответил Дангласс, как всегда почти не пошевелив губами. – Дверь кабинета Гитлера открыта.
У Хартманна создалось впечатление, что шесть минувших лет почти не изменили Легата. Словно сейчас он переходил университетский двор в Бэллиоле. То же самое сочетание взрослости и юности: по-мальчишески густая темная челка и серьезное бледное лицо; легкость в движениях – в Оксфорде он занимался бегом, – стесняемая неудобной старомодной одеждой. Увидев его, Пауль на миг потерял нить излагаемого Вайцзеккером. И не заметил, как к ним спешит Шмидт.
– Герр фон Вайцзеккер и синьор Аттолико! – Шмидт кивнул статс-секретарю и махнул итальянскому послу. – Извините меня, господа, но фюрер просит вас принять участие в переговорах.
Сидящие поблизости услышали. В их сторону стали поворачиваться головы. Вайцзеккер кивнул, словно ожидал такого поворота.
– Кто-то еще нужен?
– Только английский и французский послы.
– Я их приведу, – вызвался Хартманн.
Не дожидаясь одобрения, он направился к делегациям союзников. Сначала заглянул в комнату французов.
– Месье Франсуа-Понсе!
Лицо бульварного щеголя со старомодными нафабренными усами обратилось в его сторону.
– Простите, ваше превосходительство, лидеры стран просят послов присоединиться к ним.
Не успел Франсуа-Понсе подняться, как Пауль уже летел к соседней двери.
– Сэр Невил, вас ждут в кабинете фюрера! Не будете любезны присоединиться к главам правительств?
– Только сэр Невил? – осведомился Стрэнг.
– Только сэр Невил.
– Ну наконец-то! – Хендерсон свернул газету и положил на стол. Встал и поправил у зеркала бутоньерку.
– Удачи, – сказал Киркпатрик.
– Спасибо. – Посол размашистым шагом вышел из комнаты.
– Значит ли это, что достигнут прорыв?
– Боюсь, я всего лишь посыльный, мистер Стрэнг. – Хартманн улыбнулся и отвесил легкий поклон. Потом оглядел комнату. – Удобно ли вам здесь? Не нужно ли чего-нибудь?
– Все отлично, благодарим вас, герр… – Стрэнг замялся.
– Хартманн.
– Герр Хартманн, ну конечно. Извините.
Пауль нарочито помедлил, и Стрэнг почел себя обязанным представить ему коллег.
– Это лорд Дангласс, парламентский личный секретарь премьер-министра. Сэр Уильям Малкин из Министерства иностранных дел. Фрэнк Эштон-Гуоткин, также из Форин-офис. Айвона Киркпатрика из берлинского посольства вы, полагаю, знаете…
– Именно так. Мистер Киркпатрик, рад снова видеть вас. – Хартманн шел по кругу, пожимая руки.
– А это Хью Легат, один из личных секретарей премьер-министра.
– Мистер Легат!
– Герр Хартманн!
Хартманн задержал ладонь Легата на долю секунды дольше, чем у других, и слегка сдавил.
– Ну так дайте знать, если что-нибудь понадобится, – сказал он.
– Мне пора возвращаться в отель, – заявил Хью.
– А мне, полагаю, следует переговорить с бедными чехами, – устало промолвил Эштон-Гуоткин. – Если, конечно, я сумею разыскать работающий телефон.
Втроем они вышли в коридор и направились к кабинету Гитлера. Дверь в него уже снова закрылась.
– Будем надеяться, что достигнут какой-то прогресс, – сказал Хартманн, остановившись. – Буду рад встретиться с вами позже. Пока же прошу меня извинить, джентльмены.
Он элегантно склонил голову, повернул налево и стал спускаться по служебной лестнице.
Легат прошел еще несколько шагов в компании Эштон-Гуоткина, затем тоже остановился.
– Простите, совсем забыл одну вещь. Мне надо кое-что сказать Стрэнгу.
Уловка была настолько очевидной, что Хью сгорал от стыда, но Эштон-Гуоткин только махнул рукой.
