– Мне понравилась реплика Франсуа-Понсе: «Что? Даже за общественные туалеты?» – вмешался Муссолини.
За столом грянул смех.
Но Гитлер не позволил сбить себя с мысли.
– Чемберлен! Да с чехами было проще, чем с ним! Ну что ему терять в Богемии? Какое ему до нее дело? Он спросил у меня, нравится ли мне рыбачить в выходные. У меня не бывает выходных! Да и рыбалку я ненавижу!
Снова смех.
– Знаете, как называют его в Париже? – спросил Чиано. – J’aimeBerlin!
[31]
Гитлер нахмурился: ему определенно не нравилось, когда его перебивают. Муссолини с укором поглядел на зятя. Улыбка застыла на пухлых губах Чиано.
– Время показать Англии, что у нее нет права изображать из себя гувернантку по отношению к Европе, – продолжил фюрер. – Если она не перестанет вмешиваться, рано или поздно войны не избежать. И эту войну нам, дуче, следует вести, пока мы еще молоды, поскольку она будет чудовищным испытанием на прочность для наших двух стран, и во главе их должны стоять люди в цвете лет, а не безмозглые вырожденцы, старые бабы или негры!
Послышались одобрительные крики и стук по столу. Хартманн глянул на сидящего напротив Кордта, но тот внимательно изучал свою тарелку с супом. Внезапно он понял, что больше не выдержит. Пока официанты убирали первую смену блюд, Пауль положил салфетку и отодвинул стул. Он надеялся ускользнуть незамеченным, но едва начал подниматься, как Гитлер глянул вдоль стола и увидел его. На лице фюрера отобразилась озадаченность. Как может кто-то пытаться уйти, когда он говорит?
Хартманн застыл в полусогнутом положении.
– Простите, мой фюрер. Требуется моя помощь в переводе соглашения.
– Одну минуту. – Указательный палец вождя поднялся.
Гитлер откинулся на спинку стула и подозвал облаченного в белый мундир адъютанта-эсэсовца, который проворно подскочил. Хартманн медленно распрямился, чувствуя, что все взоры обращены на него. Муссолини, Геринг, Гиммлер – всех явно забавляла переделка, в какую угодил молодой дипломат. Только Кордт застыл от ужаса. Адъютант двинулся вокруг стола к Паулю.
Шел он, казалось, целую вечность, хотя на деле это заняло всего несколько секунд. Приблизившись, эсэсовец передал Хартманну его часы.
Выходя из комнаты, Пауль слышал за спиной знакомый шершавый голос:
– Я никогда не забываю личных одолжений. Ради Германии я готов совершить подлость тысячу раз. Ради личной выгоды – никогда.
9
Уилсон отправил Легата с первой же машиной, чтобы проверить, все ли готово к ужину премьер-министра. Хью переговорил с администратором, заверившим его, что на первом этаже отведена отдельная комната. Теперь он стоял у входа в «Регина-паласт» и ждал возвращения делегации. Легат чувствовал, что совершил ужасную оплошность. Уилсон дал это понять очень вежливо, и это было хуже всего. Не составляло труда представить развитие событий по возвращении в Лондон: разговор накоротке между Клеверли и Кадоганом, вызов без шума в кабинет главного личного секретаря, перевод на более спокойную работу, в какую-нибудь дипмиссию, вероятно. Но при этом его не покидала уверенность в том, что надо делать. Чемберлен обязан узнать о существовании меморандума до того, как поставит подпись под соглашением.
Кортеж из «мерседесов» – лимузинов с рокотом выкатился на Максимилианплац, приветствуемый еще более громкими криками толпы, нежели прежде. Если ничто иное, так численность и возбуждение собравшихся росли с ожиданием новостей о договоре. Когда премьер-министр в сопровождении Дангласса прошел через вращающуюся дверь, в вестибюле его встретили аплодисментами постояльцы отеля. Многие были в вечерних туалетах. Струнный квартет грянул: «Потому что он такой славный парень». Чемберлен кивал направо и налево и улыбался, но, едва оказавшись в уединении столовой, рухнул в большое позолоченное кресло во главе центрального стола и хриплым голосом потребовал виски с содовой.
Легат поставил красную шкатулку и направился к батарее бутылок на одном из боковых столов. Стены были отделаны зеркальными панелями, в версальском стиле, с электрическими светильниками в виде свечей на стенах. Наливая в стакан содовую, Хью наблюдал краем глаза за сидящим под люстрой Чемберленом. Подбородок премьер-министра медленно клонился к груди.
Дангласс приложил палец к губам. В комнату тихо вошли остальные: Уилсон, Стрэнг, Эштон-Гуоткин, Хендерсон, Киркпатрик. В гостиницу не вернулся только Малкин – он остался наблюдать за подготовкой окончательного текста соглашения. Дипломаты на цыпочках, переговариваясь только шепотом, обогнули премьер-министра. Детектив из Скотленд-Ярда прикрыл за собой дверь и занял пост снаружи. Уилсон подошел к Легату и кивнул на Чемберлена.
– Ему уже семьдесят, он пятнадцать часов не спал, пролетел шестьсот миль и перенес два раунда переговоров с Адольфом Гитлером. Думаю, у него есть право устать, не так ли? – тихо сказал сэр Хорас с оттенком заботы в голосе.
Он взял стакан виски с содовой и аккуратно поставил перед премьер-министром. Чемберлен открыл глаза, удивленно огляделся, потом выпрямился в кресле.
– Благодарю, Хорас. – Он взял стакан. – Да, задачка была еще та, вынужден признать.
– Но она разрешена, и мне думается, никто не справился бы лучше.
– Критики ваших действий изведут море чернил, премьер-министр, – сказал Хендерсон. – Но сегодня миллионы матерей будут благословлять ваше имя за избавление их сыновей от ужасов войны.
– Целиком согласен, – спокойно добавил Дангласс.
– Вы очень добры. – Чемберлен допил виски с содовой и передал стакан, чтобы налили еще.
Жизнь возвращалась к нему на глазах, как к увядшему цветку, орошенному из лейки. На впалых серых щеках выступил румянец. Легат смешал ему новую порцию напитка, затем вышел проверить, как там с ужином. Снаружи слонялись некоторые из постояльцев. Они вытягивали шею, старясь за спиной у Легата разглядеть Чемберлена. Вестибюль пересекала вереница официантов, держа над головой накрытые серебряными крышками блюда, словно боевые трофеи.
На ужин подали суп с лисичками, затем телятину и лапшу. Поначалу разговор шел вяло из-за присутствия официантов, потом Уилсон велел Легату перевести им просьбу удалиться. Но как только дверь закрылась, премьер-министр стал расспрашивать, нет ли известий из Лондона.
– Простите, сэр, – перебил его Киркпатрик, указывая на потолок. – Прежде чем вы продолжите, благоразумно будет исходить из предположения, что каждое наше слово прослушивается.
– Мне на это наплевать. Я не собираюсь говорить за спиной у Гитлера ничего такого, чего не высказал бы ему в лицо. – Чемберлен отложил нож и вилку. – Кто-нибудь связывался с Эдвардом или Кадоганом?
– Я разговаривал с министром иностранных дел, – доложил Хендерсон. – Он в высшей степени обрадован новостями.
