– Что это?
– Судя по всему, это протокол совещания Гитлера с командующими вооруженных сил в ноябре прошлого года, где фюрер решительно высказывается в пользу войны.
– И как он к нам попал?
– Один мой друг, немецкий дипломат, передал его мне сегодня вечером в строжайшей тайне.
– Вот как? Зачем ему это понадобилось?
– Думаю, ему лучше самому все объяснить. Он ждет за дверью.
– Как? Он здесь?! – Взгляд премьер-министра стал строгим. – Сэр Хорас или Стрэнг в курсе?
– Нет, сэр. Никто не знает.
– Не ожидал такого услышать. Подобные дела принято вести иначе. – Он нахмурился. – Есть у вас представление о субординации? Вы превышаете ваши полномочия, молодой человек.
– Я понимаю это, сэр. Но дело кажется мне важным. Мой друг рискует жизнью и просит увидеться с вами наедине.
– Мне совершенно не стоит ввязываться в это. Абсолютно недопустимая ситуация. – Чемберлен снял очки и уставился куда-то в пространство. Потом раздраженно притопнул пару раз. – Ну ладно. Зовите. Но только пять минут, не больше.
Легат подошел к двери, открыл ее и махнул Хартманну, ждавшему в конце коридора.
– Все в порядке, – сказал Хью детективу. – Я его знаю.
Потом отошел, давая Хартманну пройти.
– Пять минут, – шепнул он ему.
А закрыв дверь, обратился к Чемберлену:
– Премьер-министр, это Пауль фон Хартманн из Министерства иностранных дел Германии.
Чемберлен коротко пожал немцу руку, словно опасался, что долгое прикосновение может передать заразу.
– Добрый вечер. – он указал на стул. – Не теряйте времени.
Хартманн остался стоять.
– Я не буду садиться, премьер-министр, и не отниму у вас ни минуты лишнего времени. Спасибо, что согласились принять меня.
– Не уверен, что это мудрое решение для каждого из нас. Но давайте с этим покончим.
– Находящийся у вас в руках документ служит неопровержимым доказательством того, что, говоря об «отсутствии иных территориальных проблем в Европе», фюрер лжет. Наоборот, он планирует развязать войну ради завоевания жизненного пространства для немецкого народа. Эта война начнется самое позднее через пять лет. Поглощение Австрии и Чехословакии всего лишь первый шаг. Те, кто выразил сомнения, – главнокомандующие сухопутными войсками и министр иностранных дел – были заменены. Я доставил вам эти сведения из лучших побуждений и с большим риском для себя, потому что хочу побудить вас, пусть даже в эту последнюю минуту, не подписывать сегодня соглашение. Оно сделает позицию Гитлера в Германии недосягаемой. И напротив, если Англия и Франция проявят твердость, я уверен, что армия выступит против диктатора с целью предотвратить губительный конфликт.
Скрестив на груди руки, Чемберлен некоторое время смотрел на него.
– Молодой человек, я восхищаюсь вашей отвагой и вашей искренностью, но боюсь, вам следует усвоить несколько уроков по части политических реалий. Попросту немыслимо рассчитывать, что народы Британии и Франции возьмутся за оружие, чтобы лишить права на самоопределение этнических немцев, оказавшихся запертыми в границах другой страны и мечтающих ее покинуть. Об эту одну данность разбиваются все прочие построения. Что до того, чем мечтает Гитлер заняться в последующие пять лет, – ну, поживем – увидим. Подобные угрозы он бросает со времен выхода «Майн кампф». Моя стратегия проста: избегать войны в ближайшей перспективе, а затем постараться выстроить долговременный мир в грядущем. Выигрывать месяц за месяцем, день за днем, если понадобится. Худшее, что способен я совершить для будущего человечества, – это уйти сегодня с этой конференции.
Он сложил листы меморандума, затем продолжил:
– А теперь я советую вам забрать этот документ, являющийся собственностью вашего правительства, и вернуть его туда, откуда вы его взяли.
Чемберлен попытался вручить Хартманну бумаги, но тот отказался принять их. Он убрал руки за спину и тряхнул головой:
– Нет, премьер-министр. Сохраните их. Дайте изучить вашим экспертам. В них-то как раз и заключены политические реалии.
Чемберлен отпрянул:
– А вот это уже дерзость в вашей стороны.
– У меня нет намерения обидеть вас, но я пришел поговорить начистоту и делаю это. Я уверен, что содеянное сегодня будет расценено однажды как позор. Ну, насколько я понимаю, мои пять минут истекли.
К удивлению Легата, он улыбнулся. Но это была страшная улыбка, полная горечи и боли.
– Спасибо за уделенное время, премьер-министр. – Пауль поклонился. – Особых надежд я в любом случае не питал, Хью.
Он кивнул Легату, повернулся резко, как солдат на плацу, и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Чемберлен несколько секунд глядел ему вслед, затем посмотрел на Легата.
– Избавьтесь от этого тотчас же. – Он сунул ему в руки меморандум.
Голос у него был холодный, жесткий, отчетливый – на грани ярости, еще более пугающей из-за того, что она находилась под строгим контролем.
– Я попросту не могу позволить себе отвлекаться на сказанное год назад на какой-то частной встрече. С прошлого ноября ситуация кардинальным образом переменилась.
– Да, премьер-министр.
– Мы больше не будем говорить об этом.
– Да, сэр.
Легат шагнул, чтобы забрать со стола красную шкатулку, но Чемберлен остановил его.
– Оставьте. Уходите. – Когда Хью подошел к двери, премьер-министр добавил: – Вынужден заметить, что я в высшей степени разочаровался в вас.
Эти ледяные слова прозвучали как вердикт о смертной казни. Легат тихо вышел в коридор, теперь уже не являясь подающим большие надежды молодым служащим британского правительства.
10
Хартманн не сомневался, что с той самой секунды, как он покинул отель, за ним следили. Какое-то животное шестое чувство, какое-то покалывание в позвоночнике подсказывало, что хищник вышел на охоту. Но вокруг было слишком много народа, чтобы вычислить преследователя. Небольшой парк напротив гостиницы «Регина-паласт» бурлил людьми, празднующими Октоберфест. Ночь была достаточно теплой, чтобы женщины продолжали щеголять в платьях без рукава. Многие из мужчин были пьяны. На Каролиненплац у обелиска образовался импровизированный хор, а краснолицый человек с замшевым плюмажем на шляпе размахивал руками, изображая дирижера.
Пауль прибавил шагу. Идиоты, думал он. Они воображают, будто празднуют мир. И понятия не имеют, что приготовил для них их обожаемый фюрер. Когда на Бриеннерштрассе пара молодых женщин преградила ему путь и предложила составить им компанию, он без единого слова решительно отодвинул их. В спину ему полетели насмешки. Пауль понурил голову. Глупцы! И самый круглый дурак из всех – Чемберлен.
