Хартманн сел на заднее сиденье лимузина рядом со Шмидтом, который открыл черную кожаную папку и стал рыться в бумагах.
– Вайцзеккер и Кордт укатили в Берлин, – сказал он, – так что остаемся только мы с вами. Похоже, на Вильмгельмштрассе проблемы. Вы не слышали?
Укол тревоги.
– Нет. А что случилось?
– Помощница Вайцзеккера, фрау Винтер, – знаете, о ком я? Так вот, ее вчера ночью забрало гестапо.
Машина обогнула Каролиненплац. Хартманн сидел, словно окоченев. И только когда они миновали длинную колоннаду фасада Дома немецкого искусства внизу Принцрегентштрассе, к нему пришло жуткое осознание того, куда его привезли.
Выполнение инструкций премьер-министра отняло у Легата более часа.
Он передал проект декларации мисс Андерсон на распечатку. Перенес вылет в Лондон с позднего утра на ранний вечер. Переговорил с протокольным департаментом германского Министерства иностранных дел насчет транспорта до апартаментов фюрера, а затем до аэропорта. Позвонил на Даунинг-стрит, десять, Оскару Клеверли, чтобы поставить его в курс дела. Главный личный секретарь пребывал в приподнятом настроении.
– Атмосфера тут – лучше не придумаешь. Пресса в экстазе. Когда вы возвращаетесь?
– Ближе к ночи, видимо. ПМ намерен этим утром провести еще одну, частную встречу с Гитлером.
– Еще одну? Лорд Галифакс знает?
– Думаю, Стрэнг сообщает сейчас Кадогану. Проблема в том, что ПМ не хочет брать с собой официальных представителей.
– Что? Боже правый! О чем они там собираются говорить?
– Об англо-германских отношениях, сэр, – ответил Легат, не забывавший, что линию наверняка прослушивают. – Мне пора идти.
Он повесил трубку и на секунду закрыл глаза. Притронулся рукой к колючему подбородку. С последнего прикосновения к нему бритвы прошло почти тридцать часов. В офисе было тихо. Стрэнг и Малкин разговаривали с Лондоном из своих комнат. Джоан вызвал Уилсон, чтобы продиктовать несколько писем. Мисс Андерсон понесла отпечатанный проект премьер-министру на согласование.
Легат отправился по коридору в свой номер. Стрелка будильника едва перевалила за половину одиннадцатого. Горничная уже убралась. Шторы были раздвинуты, постель заправлена. Он зашел в ванную, разделся и залез в душ. Поднял лицо, дав горячим струям с полминуты помассировать лицо, потом подставил голову и плечи. Намылился, затем смыл пену и вышел из кабинки, чувствуя себя обновленным. Прочистил окошко в запотевшем зеркале и побрился скорее торопливо, чем тщательно, стараясь обходить места, где порезался накануне утром.
И только завернув краны и вытершись, он услышал, что из спальни доносятся какие-то звуки. Они были неясными – трудно было определить, ходит ли кто-то по полу или двигает мебель. Легат застыл и прислушался. Потом обернулся полотенцем и вышел в комнату как раз в ту секунду, когда кто-то тихонечко и аккуратно прикрыл за собой дверь снаружи.
Одним прыжком Хью пересек комнату и распахнул дверь. Прочь по коридору быстро шагал мужчина.
– Эй! – окликнул его Легат.
Но мужчина не остановился и свернул за угол. Хью бросился вдогонку, но бежать, удерживая обеими руками полотенце, было сложно. Когда он добрался до угла, неизвестный скрылся в направлении задней лестницы. На середине коридора Легат прекратил погоню и выругался. В голове зародилась ужасная догадка. Он кинулся обратно в номер. Как раз в эту секунду из офиса выглянул Малкин.
– Господи! Легат!
– Простите, сэр.
Хью обогнул юриста, нырнул в комнату и заперся.
Шкаф был открыт, перевернутый чемодан валялся на кровати, ящик стола был полностью вытащен, туристический путеводитель лежал обложкой вверх, раскрытый. Несколько секунд молодой человек ошеломленно взирал на эту картину. На обложке был изображен ночной отель с горящими окнами. «Willkommen in München!»
[33].
Он взял путеводитель, пролистал, потряс. Ничего. Под ложечкой зашевелился тупой, парализующий страх.
Он проявил непростительную беспечность. Преступную.
Полотенце упало на пол. Нагишом он подошел к столу и взялся за телефон. Как найти Хартманна? Хью пытался думать. Кажется, Пауль говорил что-то о необходимости приготовить обзор иностранной прессы для Гитлера?
– Чем могу помочь, герр Легат? – спросил оператор.
– Нет, спасибо, – пробормотал он и положил трубку.
Оделся быстро, как смог. Чистая рубашка. Бэллиолский галстук. В ботинки опять пришлось влезать, не развязывая шнурки. Хью нырнул в пиджак и вышел в коридор. Сообразил, что волосы мокрые. Пригладив их по возможности, Хью кивнул детективу и постучал в дверь премьер-министра.
– Войдите!
У Чемберлена были Уилсон, Стрэнг и Дангласс. Надев очки, премьер изучал две копии декларации.
– Ну? – произнес он, глянув на Легата.
– Прошу меня извинить, премьер-министр. Можно мне высказать предложение по части вашего визита к Гитлеру?
– Какое?
– Позвольте мне сопровождать вас.
– Нет, это совершенно невозможно. Я думал, что выразился ясно: никаких официальных лиц.
– Я мог бы выступать не в качестве чиновника, но как переводчик. Я единственный из нас, кто говорит по-немецки, и могу проследить, чтобы ваши слова были верно переданы Гитлеру, а его – вам.
Чемберлен нахмурился:
– Едва ли в этом есть необходимость. Доктор Шмидт – настоящий профессионал.
Он вернулся к изучению документа, и на этом разговор и кончился бы, не вмешайся Уилсон.
– При всем уважении, премьер-министр, – сказал сэр Хорас. – Вспомните, как вышло в Берхтесгадене, когда Риббентроп отказался передать нам копию записок Шмидта о первой вашей частной беседе с Гитлером. Полного протокола у нас нет и по сей день. Мне кажется, присутствие английского переводчика может оказаться нам весьма полезным.
– Совершенно верно, – поддержал Стрэнг.
Когда на него давили, Чемберлен мог заупрямиться.
– Но это ведь способно поменять весь характер встречи! Я хочу, чтобы Гитлер воспринимал ее как очень личный разговор.
Он сунул обе копии декларации во внутренний карман. Уилсон посмотрел на Легата и едва заметно пожал плечами: я, мол, сделал что мог. С улицы донесся шум.
– Что это такое? – Брови Чемберлена недоуменно вскинулись.
Стрэнг немного раздвинул шторы.
– На улице большая толпа, премьер-министр. Люди требуют вас.
– Опять! Только не это!
– Вам следует выйти на балкон и помахать им, – сказал Уилсон.
Чемберлен улыбнулся:
