После смерти Абреу Бразилия так и не освоила выпуск собственного флюорографического оборудования, продолжая импортировать его из США, Германии и Великобритании. Идея оказалась богатой. По большому счету вся рентгенография постепенно становится флюорографией: вместо прямого засвечивания пленки происходит цифровая съемка флуоресцирующих экранов.
ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ
Anna Kiriluk: Почему такая ситуация была с туберкулезом в Бразилии?! Солнце, тепло круглый год, океан рядом, круглый год овощи/фрукты/морепродукты, даже бедняки на них сидят. Как же так?!
Ответ: Туберкулез провоцируют в первую очередь определенные бытовые условия в сочетании с наличием возбудителя и удобной для его обитания средой.
Anna Kiriluk: То есть климат сам по себе не защищает?
Ответ: Климат может защищать. Например, на Крайнем Севере грипп – большая редкость. Как говорится, в Арктике можно замерзнуть, но не простудишься. Тяжело там вирусу персистировать. Микобактерии – другое дело. Им трудно там, где сухо и жарко, в Египте например. А во влажных тропиках – раздолье.
Віка Легка: Жаль, что нам так не рассказывали в институте.
Ответ: Многие факты опубликованы совсем недавно. Самая информативная книга – ди Оливейры – издана в 2012 г. До нее даже бразильские историки медицины давали ошибочную дату рождения главного героя. Судьбой польских туберкулезников вообще занялись году в 2010-м, раньше этой темой интересовались мало. История, как и любая наука, быстро идет вперед.
70
Хирургическая коррекция врожденного порока сердца
Роберт Гросс
1938 год
26 августа 1938 г. впервые удалось хирургическим путем скорректировать порок сердца у ребенка. Подобные операции тогда запрещались как неоправданно рискованные. Молодой хирург Роберт Гросс отважился нарушить запрет именно в конце августа, пока начальство пребывало в отпуске. За дерзость Гросс был изгнан из профессии и отправлен в глушь разводить цыплят.
Гросс вообще не должен был делать операций, так как был слепым на один глаз, но этот факт он скрывал до конца своей карьеры. Мальчиком он обнаружил, что видит отдаленные объекты лишь одним глазом. На втором нашли врожденную катаракту. Это значило, что нарушено восприятие глубин и расстояний. Отец Роберта – мастер, собиравший рояли, – придумал для сына программу компенсации. Он строил свои инструменты без линейки: рука помнит глубину привычных мелких движений и может «подсказывать» глазу. Роберту выдали будильник с заданием разобрать и собрать так, чтобы он снова пошел. За будильником последовали карманные часы, потом наручные.
Роберт полюбил эти занятия и ежедневно что-нибудь разбирал. В юности это помогало ухаживать за девушками: Гросс покупал дохлые драндулеты, которые были по карману студенту, восстанавливал их и всегда был при машине, выделяясь среди «безлошадных» ровесников. Учился он, разумеется, на инженера, пока однажды на Рождество ему не подарили биографию канадского врача Уильяма Ослера, написанную отцом хирургии мозга Харви Кушингом. Эта медицинская биография замечательна тем, что автор отлично понимает каждое действие героя и сознает, чего оно стоило. Немало юношей в те годы избрали профессию медика, начитавшись Кушинга, как иные рвались в летчики под впечатлением от Сент-Экзюпери. Хирургия в сравнении с механикой представлялась Гроссу таким скрупулезным делом, которое дает быстрый осязаемый результат и вызывает восхищение самых достойных людей вроде Кушинга.
Роберт направился прямиком в Гарвардскую медицинскую школу, где преподавал Кушинг. Едва поступив, с ходу проник на балкон операционной великого хирурга. Когда вошел его кумир в полном облачении, Гросс так лучился от счастья, что Кушинг приметил его среди зрителей и спросил, кто он такой. Роберт гордо ответил: «Я студент-медик». «Выйдите отсюда, – резко сказал Кушинг, – и приходите, когда станете дипломированным врачом». Этого Гросс не забыл. Когда сам он стал профессором Гарварда, к нему набивались все желающие. Из них за 25 лет выгнали одного, который очень уж громко шуршал газетой.
Первая мечта Гросса осуществилась: он стал хирургом. Второй его мечтой было устроиться в Бостонскую детскую больницу, которой руководил Уильям Лэдд. То был не просто замечательный специалист, а подвижник. Блеснул он 7 декабря 1917 г., когда в канадском порту Галифакс взорвался корабль с тротилом. Среди пострадавших были тысячи детей, потому что взрыву предшествовал пожар. Дети на близких к гавани улицах припали к окнам, чтобы смотреть на зарево, и при взрыве получили страшные порезы. Из Бостона примчалась бригада хирургов-добровольцев, среди них – Лэдд. В память об их самоотверженной работе провинция Новая Шотландия, где случилось несчастье, ежегодно присылает в дар городу Бостону рождественскую елку.
Травмы детей Галифакса так потрясли Лэдда, что он решил посвятить свою жизнь детской хирургии. Оставив частную практику, проводил все свое время в финансируемой благотворителями Бостонской детской больнице – фактически больнице для самых бедных, где день госпитализации обходился всего в шесть долларов. Там Лэдд творил чудеса. Он спасал пациентов с заворотом кишок и разлитым перитонитом, причем перитонит оперировал без единого смертельного случая – до сульфаниламидов и антибиотиков! В эту больницу везли детей с других концов США. Хотя платили там немного, новое дело привлекало энтузиастов, так что Лэдд имел огромный выбор. Гросс пытался поступить к нему целых семь лет, но был принят, лишь когда отличился в других учреждениях и прошел стажировку в Англии и Германии.
И вот в Бостонскую детскую больницу к доктору Гроссу привели семилетнюю девочку Лоррейн Суини, чье сердце работало с шумом, слышным за несколько шагов. У нее был самый распространенный врожденный порок сердца – открытый артериальный проток, которым страдает примерно один из двух тысяч детей.
Наши легкие не дышат, пока мы развиваемся в утробе, а кислород получаем от матери через пуповину. Легкие снабжаются кровью в минимальном количестве, необходимом для их правильного роста. Кровь, поступающая в легочную артерию, отводится в аорту по специальному каналу, который называется «артериальный проток». Но с первым же вдохом родившегося ребенка легким требуется уже вся кровь из легочной артерии. Мышцы пережимают проток. Недели за три он усыхает и превращается в связку, которая остается человеку на память об эмбриональных временах.
Но это – в норме. Если плод испытывал недостаток кислорода или ребенок родился недоношенным, проток может закрыться не полностью. Тогда через него кровь под давлением поступает из легочной артерии в аорту, создавая характерный «машинный шум», похожий на шипение пара, выходящего из скороварки. Сердце работает несколько вхолостую, а легким не хватает крови. С таким пороком дольше 25 лет не живут. Идея перевязать открытый проток и тем нормализовать кровообращение была не нова, но до Гросса такую операцию делали только раз. Пациентка 22 лет вскоре умерла от инфекции, и осталось неясно, как надолго и насколько надежно лигатура перекрывает проток. Этот вопрос занимал Гросса много лет. Он отрабатывал операцию на собаках и трупах и надеялся осуществить ее в таком передовом учреждении, как Бостонская детская больница.
