К тому времени Советский Союз уже производил собственный антибиотик. Пишут, будто образец целительной плесени соскребли со стенки бомбоубежища во время воздушной тревоги. Это вранье. Помощница Ермольевой Тамара Балезина, которая получила первый советский пенициллин в Институте экспериментальной медицины, рассказывала, что взяла плесень, которая поразила культуру вредоносной бактерии, выращенной в соседней «военной» лаборатории. И не в бомбоубежище, а на втором этаже здания на Воронцовом Поле, где ныне помещается посольство Индии. Та плесень принадлежала к виду Penicillium crustosum, так что советский антибиотик носил название пенициллин-крустозин.
Флори прилетел в Москву в феврале 1944 г. Хирург Иван Руфанов в больнице Медсантруд (позднее ГКБ № 23, ныне имени Давыдовского) устроил сравнительные испытания британского и советского пенициллинов. Пишут, будто советский оказался лучше. И это также вранье. При одинаковом клиническом эффекте доза крустозина была на 10–15 % выше. А это имело значение при тогдашних стаканных объемах разовых инъекций. Кроме того, советские врачи не владели методикой быстрой идентификации возбудителя и проверки его на чувствительность к антибиотику. Здесь Флори дал мастер-класс. Из достижений гость отметил искусство Галины Улановой (он побывал на балете в Большом театре) и умение советских коллег колоть пенициллин так, чтобы не было больно (союзники к тому времени старались делать повторные инъекции только с прокаином).
Зинаида Ермольева мечтала передать Флори образец своей плесени, чтобы в Англии определили строение крустозина при помощи рентгеноструктурного анализа, которого в СССР не существовало. Занималась этим анализом Дороти Ходжкин, известная своими симпатиями к коммунистам. Несмотря на эти симпатии и на то, что крустозин был менее эффективен, отправить Penicillium crustosum в Англию «компетентные органы» не позволили. Соответствующий сотрудник отобрал у Ермольевой бумажную полоску с плесенью и перетер ее о такую же полоску, полученную в подарок от Флори. Эту полоску и отправили в Англию. Когда дома Флори посмотрел на полоску в микроскоп и увидел свой же notatum, то решил, что русские так и не сумели выделить чистый штамм.
Органам очень хотелось показать бдительность и кого-нибудь посадить за попытку выдать советскую военную тайну, особенно когда Флори выдвинули на соискание Нобелевской премии. Арестовывать Ермольеву, только получившую Сталинскую премию, было как-то неудобно. Поэтому восемь лет за шпионаж дали профессору Вольфу Дорфману – первому советскому врачу, который применил в своей клинической практике пенициллин (сентябрь 1942 г., центральная поликлиника Наркомздрава РСФСР, лечение флегмоны). На свою беду, профессор знал английский язык и выполнял при Ермольевой функции переводчика.
ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ
Viacheslav Ermolaev: А что насчет истории с вывозом культуры из Англии в США? Якобы пришлось пропитать ею шерстяной пиджак, так как англичане запретили вывоз? Тоже из разряда легенд?
Ответ: Это не легенда, только было не совсем так. Английское правительство не запрещало вывоз штамма плесени.
Во-первых, флеминговский notatum в Штатах был – его использовал Мартин Доусон 15 октября 1940 г. Другое дело, что у Флори плесень после обработки и селекции была уже иной, более урожайной (давала больше пенициллина).
Во-вторых, исследователи не спрашивали разрешения у правительства, чтобы оно по глупости не запретило.
В-третьих, причина конспирации была иная. Норман Хитли и Флори боялись на пути в США попасть к немцам. Надо было сначала долететь до Лиссабона (27 июня 1941 г.), там четыре дня ожидания, затем перелет с промежуточными посадками на Азорах и Бермудах. Вероятность пленения на таком сложном маршруте – не нулевая. Если гитлеровцы отнесутся к проекту Флори серьезно, могут выследить и захватить. Чтобы в таком случае сказать «при нас ничего нет», Хитли втирал плесень в свой пиджак, а Флори – в плащ. Достаточно было просто не отдавать эту одежду в химчистку. По прибытии у них возникла новая техническая трудность: вытряхнутый из пиджака пеницилл не хотел в Штатах расти так же хорошо, как в Англии. И пока они не нашли в августе 1941-го крахмальную барду и не догадались добавить в нее лактозы, весь замысел оставался под вопросом. Но самый опасный момент – это, конечно, был перелет.
После войны стало известно, что немецкие врачи тоже читали статью в «Ланцете». Но они в 1940-м прониклись шапкозакидательскими настроениями и решили пенициллином не заниматься: там возни года на четыре, а за это время фюрер и так покорит весь мир.
73
УЗИ
Карл Дуссик
1941 год
1 мая 1941 г. австрийский психиатр Карл Дуссик сообщил о своих опытах, показавших, что ультразвук можно использовать для диагностики. Это день рождения УЗИ.
Об ультразвуке знали давно, однако применение ему нашлось после того, как 7 мая 1915 г. германская подводная лодка потопила трансатлантический лайнер «Лузитания». Из 1962 пассажиров и членов экипажа выжило только 764. Немцы оправдывались тем, что в трюме парохода перевозили боеприпасы для их противника. С точки зрения военной логистики большая удача: торпеда ценой 25 тысяч франков уничтожила имущества на 30 миллионов.
Константин Васильевич Шиловский (1880–1958) – физик, политэмигрант, бежавший от охранки в 1906 г. и работавший в Париже, – подал французскому правительству проект эхолота. Проект приняли. Шиловский вместе с Полем Ланжевеном (1872–1946) за год сделал излучатель с приемником, способный засечь вражескую подводную лодку за несколько километров. По ходу дела отметили, что рыбы могут погибнуть от ультразвука, и почему-то решили, будто твердые тела его не пропускают.
УЗИ стало возможно, когда нашлись два человека – один открыл проницаемость твердых тел, а другой осмелился просветить ультразвуком свой собственный мозг.
Заблуждение развеял физик Сергей Соколов (1897–1957), который с детства привык не слушаться старших. Он был сыном небогатого крестьянина из села Кряжим Саратовской губернии. С семи лет вместе с родителями ходил пропалывать огород в ближайшем помещичьем имении. Полол плохо, предпочитая лежать на траве с книжкой. Отец за это наказывал, мать молча работала за двоих. Повинна во всем была бабушка Матрёна (мать отца), чьим любимцем был Сергей. Это она выучила ребенка читать и давала с собой книги. По настоянию бабушки любознательный мальчик окончил сначала церковно-приходскую школу, а потом интернат, откуда вышел дипломированным сельским учителем.
Педагогом не работал, потому что заинтересовался электричеством и поступил в Саратовское техническое училище. А оттуда в Гражданскую войну был призван собирать гальванические элементы для радистов Красной армии. Сергей стал комсомольцем и по рабоче-крестьянской квоте легко поступил в петроградский Электротехнический институт (ЭТИ, позднее ЛЭТИ).
Хотя институт освещали невиданные в России лампы дневного света, там не топили, как и во всем Петрограде. Хлеб студентам и преподавателям давали раз в день во время занятий. Зато комсомольская жизнь била ключом на собраниях, где студенты-«гегемоны» ругали студентов из дворян и интеллигенции. Соколов кричал едва ли не громче всех, однако нравились ему только однокурсницы из хороших семей. Одну из них, Валю Ларионову, он попросил объяснить непонятные вопросы электротехники. Закончилось свадьбой.
