Колф скупил в столице все запасы американской целлофановой ленты для сосисок и осенью 1942 г. заказал свой аппарат на кампенской фабрике эмалированной посуды BK. Там сделали бак и легкий нержавеющий барабан из дюралевых обломков сбитого в 1940 г. немецкого бомбардировщика. Поскольку все предприятия оккупированной Голландии должны были работать только на вермахт, оказалось, что выставить счет за свою машину фабрика не может, – Колф так и не сумел оплатить эту работу. В качестве компенсации директор BK Хендрик Берк стал соавтором первых статей о гемодиализе и так вошел в историю медицины.
Барабан приводился в движение мотором от швейной машинки «Зингер», который на первом же диализе отказал. Жена Колфа Янке 15 минут вращала барабан вручную, пока не повредился целлофан. Из разрыва кровь сочилась в бак, где барабан моментально сбил ее в пену, которая хлынула на пол. С тех пор на полу в палате 12А лежали тут и там кафельные плитки, чтобы по ним можно было добежать до диализатора, как по камушкам, не выпачкавшись кровью.
«Нулевой» уремический пациент – забытый при депортации в Освенцим старый еврей Гюстав Буле – после той неудачной процедуры так и не вышел из комы. Без опроса больного судить о клиническом эффекте диализа невозможно. Случай оценить его представился 17 марта 1943-го.
Одна из последних не реквизированных немцами машин скорой привезла 29-летнюю уборщицу Янни Скрейвер. С ней приехал отец, пожилой крестьянин.
Как это бывает при гломерулонефрите, больная попала на диализ от специалиста совсем иного профиля. Янни пришла к офтальмологу, жалуясь на пониженное зрение. Окулист направил ее к терапевту. За три месяца наблюдения самочувствие девушки быстро ухудшалось. К 17 марта отекшие веки почти закрыли глаза; давление – 245/150, пульс – 100, шумы в сердце указывали на воспаление перикарда, постоянная рвота, носовые кровотечения и такая боль в груди, как будто сверху лежат камни. Содержание мочевины в крови стремительно росло, гемоглобин падал, изо рта пахло мочой. Янни не совсем понимала, где она и что с ней будут делать. Согласие на процедуру нужно было просить у ее отца.
Доктор вывел старика за порог и попытался описать все как можно проще:
– Кровь Янни отравлена. Мы отберем часть крови, очистим от яда в машине и вернем обратно. Если вы согласитесь, обещаю, ничего страшного с ней не произойдет.
– Я вам верю. Но ей точно станет лучше?
– Этого я гарантировать не могу.
– Тогда пусть сначала придет пастор. А потом – давайте.
После того как пастор Гастман поговорил с больной наедине, ее отвезли в палату 12А. Там Колф отобрал из лучевой вены 200 миллилитров крови и залил в барабан, впрыснув туда же гепарин. Темная кровь при контакте с воздухом быстро покраснела – из этого наблюдения родилась идея искусственных легких. 22-минутный диализ прошел без ЧП. В отдиализированном стакане крови концентрация мочевины упала с 172 до 5 мг/куб. см. Но это был всего лишь стакан.
И все-таки на следующее утро Янни сказала, что чувствует себя намного лучше. У нее появилась надежда. Объективных улучшений не наблюдалось – давление высокое, содержание мочевины медленно растет. Но хуже точно не стало. Через два дня – второй диализ, уже литр крови, еще через три дня – третий, полтора литра. Давление немного снизилось, но мочевина неумолимо росла, а больная испытывала те же мучения.
На седьмой раз, 31 марта, Колф решил изменить ситуацию радикально, подключив девушку к аппарату напрямую. В бедренную артерию была введена игла, по резиновой трубочке кровь поступала в аппарат, откуда возвращалась через другую иглу в вену. Вся диализная группа – сестра Мария тер Велле, техник Боб ван Нордвейк и сам Колф – ощущала, что делается нечто невиданное. За несколько часов через аппарат прошло 12 литров крови, давление ненадолго нормализовалось, и удалось извлечь сразу 24 грамма мочевины.
Все шло хорошо, пока из артерии не вынули иглу. Из-за гепарина кровь никак не останавливалась, и жгут не помогал. Спас девушку хирург, перевязав артерию. Зато на следующий день спал отек век. К Янни вернулось полноценное зрение, теперь она могла читать газету, и ее уже не так часто рвало. Следующие диализы, при которых в сосуды вместо ржавых игл вводились стеклянные канюли, прошли еще удачнее. Но к двенадцатой процедуре все крупные вены и артерии были так изрезаны, что не осталось больше живого места для подсоединения.
Пришлось прекратить лечение и оставить девушку, которую четырежды выводили из уремической комы, наедине с болезнью. Самоотравление продолжилось, и 12 апреля наступила смерть. После вскрытия Колфа стала терзать совесть. Не заигрался ли он, как выражается его главврач? К чему были эти 26 дней напряжения, если больная почти все это время страдала?
16 апреля в дверь постучал отец Янни:
– Доктор, вы сделали все, что могли, и я пришел сказать вам спасибо.
– Не стоит благодарности. К сожалению, мне мало что удалось.
– Нет, стоит! Сколько я вам должен?
Колф отказался от денег и пробовал сбежать, но старик настаивал. Наконец Виллем назвал сумму 60 гульденов – свой двухдневный заработок. Крестьянин отсчитал деньги и поехал хоронить дочь.
Безуспешных попыток спасти кого-нибудь с помощью диализа Колф предпринял еще 15. Патологии были очень серьезные – рак, отравление сулемой, осложнения после пневмонии и операций. Почти все эти люди сейчас были бы спасены; но у Колфа не было ни придуманных позднее шунтов, ни антибиотиков, ни нормальных игл; американский целлофан закончился, а купленный на черном рынке немецкий трескался еще при наматывании.
К осени 1944 г. стало совсем не до диализа: немцы привезли в Кампен 30 тысяч человек – кого угоняли на работы в Германию, кого заставляли рыть окопы. Всех их надо было осмотреть, а кого-то и лечить. За последнюю военную осень и зиму Колф как терапевт выдал липовые справки для избавления от работ 803 «симулянтам». Он ходил по краю: немецкий военный врач иногда проверял его диагнозы. Мало того, в кампенской больнице еще и готовили покушение на шефа местного гестапо, а также лечили раненых из боевых ячеек голландского Сопротивления.
Наконец война завершилась, и в казармах вместо насильно угоняемых в Германию оказались под стражей голландские фашисты и коллаборационисты. Одна из них, 67-летняя София Схафстадт, попала в палату 12А с острой почечной недостаточностью. Она была 17-я по счету диализная пациентка. Ее уже списали как безнадежную, доставили почти в коме, с давлением 250/160. Она только похрапывала и реагировала исключительно на сильную боль.
После 11 часов диализа давление и мочевина пришли в норму. Врачам показалось, что веки пациентки задрожали. Виллем Колф наклонился над ней и спросил:
– Госпожа Схафстадт, вы меня слышите?
Она медленно открыла глаза и ответила:
– Теперь я разведусь с мужем.
