Ответ: А вот Александр Турбин, автор первой документальной книги об этой истории, пошел дальше. Он писал, что осталось победить смерть.
87
Коронарография
Мейсон Соунс и Рене Фавалоро
1958 год
30 октября 1958 г. была впервые выполнена коронарография – рентгеновская визуализация артерий сердца. Делать ее не собирались, потому что считали опасной для жизни и не знали, зачем она вообще нужна. Сейчас это главный инструмент при шунтировании, баллонировании, стентировании, а в 1958 г. коронарография получилась нечаянно, когда пациенту по ошибке впрыснули контраст не туда. И доктор уже занес скальпель, чтобы вскрыть грудную клетку, но больной вовремя отдышался. И выжил, к счастью для миллионов инфарктников.
Коронарная ангиография – или попросту рентген венечных артерий, снабжающих кислородом сердечную мышцу, – показывает, есть ли сужения в этих артериях. Делать ее запрещали самые авторитетные врачи. Нобелевский лауреат Андре Курнан утверждал, что забитая атеросклеротическими бляшками артерия и так едва доставляет кислород к миокарду. А заполнишь ее контрастной краской, не содержащей кислорода, – тогда и вовсе конец. Опыты на собаках это подтверждали.
Поэтому больных с инфарктом на рентген не водили, а лечили постельным режимом и морфином.
30 октября 1958 г. кардиолог Кливлендской клиники Мейсон Соунс не собирался делать открытий в лечении ишемической болезни сердца. Он хотел оценить степень поражения митрального сердечного клапана у 26-летнего больного ревматизмом. Процедура проводилась под местным наркозом. Больной лежал на столе под рентгеновской трубкой. Катетер, оканчивающийся в аорте, был введен через плечевую артерию по Сельдингеру.
Под столом в яме сидел доктор с пультом управления рентгеном и кинокамерой, которая фиксировала изображение. Рядом с пациентом стоял ординатор Ройстон Льюис. Он изображения не видел, только нажимал по команде на дозатор-инжектор, впрыскивая в аорту контраст. Вот Соунс спустился в яму, включил трубку и камеру, закричал снизу «Инъекция»! И тут дрогнула рука не то у пациента, не то у ординатора, так что катетер сдвинулся на долю миллиметра и случайно ткнулся в правую коронарную артерию. 30 миллилитров гипака попали в этот сосуд. На глазах у Соунса возникло первое в истории изображение коронарной артерии и одновременно остановилось сердце больного.
Кардиолог заорал: «F**k, мы убили его!» – и выскочил из ямы. Он схватил скальпель – вскрывать грудную клетку и делать открытый массаж сердца. Пациент в ужасе посмотрел на доктора с инструментом в руке, и взгляд его стал тускнеть. Но он не успел еще отрубиться, как Соунс вспомнил, что при сильном кашле диафрагма выталкивает контраст из сердца. «А ну покашляй, сукин сын!» – крикнул он. Больной послушался – и сердце снова пошло.
Другой врач утер бы пот со лба, вздохнул с облегчением и потом рассказывал этот случай как анекдот. Но Соунс увидел в нем большое будущее. Начальство разрешило ему экспериментировать по окончании рабочего дня, если никто не пострадает. И грубый доктор стал делать коронарографию одному больному за другим. Он первым увидел и атеросклероз, и действие нитроглицерина, и спазм, о существовании которого прежде только догадывались. Работу напечатал через четыре года. Не только потому, что обобщал данные второй тысячи пациентов (первую тысячу счел учебной), а еще и оттого, что страдал дислексией. Говорил плохо, чтение не жаловал, а писать – ненавидел.
Старшие коллеги считали Соунса упертым чудаком, который даже родной матери сделал коронарографию. Журнал The Lancet писал, что в диагностике она ничего не дает: инфаркт и на кардиограмме видно. Все так, однако больные с грудной болью почему-то валили к Соунсу толпами. Каждый хотел видеть свой стеноз или убедиться в его отсутствии.
Кроме Соунса, лишь один человек посмотрел все отснятые пленки – молодой стажер из Аргентины Рене Фавалоро. Он с трудом выпросил разрешение ассистировать кливлендским кардиохирургам на операциях. Фавалоро не отходил от Соунса. Он стал первым на свете хирургом, который не только пользовался данными коронарографии, но и сам лично ее проводил. С 1966 г. он оперировал при коронарной недостаточности, вшивая ветви грудной артерии прямо в сердце. Лучше, чем ничего, но за год умерло 9,3 % пациентов. Такой результат его не устраивал. В мае 1967 г. после очередной коронарографии Фавалоро сымпровизировал: взял у больной отрезок вены на ноге и соединил им как шунтом аорту с коронарной артерией ниже бляшки. Это и была его первая операция аортокоронарного шунтирования.
Коронарография (точнее, шунтография) показала, что шунт наполнен кровью и прекрасно работает. Соунс как раз улетал на конференцию в Европу и взял пленку с собой. Фотография облетела весь мир. Кливлендская клиника внезапно оказалась на переднем крае кардиологии. За 1970 г. Фавалоро с учениками сделал уже 2000 операций аортокоронарного шунтирования. Штат Огайо наводнили аравийские принцы со своими гаремами, отведывателями пищи и охраной. Соунс при надобности орал на них: «Кашляй, с**а, кашляй!» И они кашляли, превращая Кливлендскую клинику из унылого коридорного строения в сверкающий дворец света и пластика.
Через год друзьям пришло время расставаться: Фавалоро переехал в Аргентину, чтобы там организовать современный кардиологический центр и лечить от инфаркта своих соотечественников. Слишком много хороших людей ишемическая болезнь свела в могилу у него на глазах, когда он еще был сельским врачом. Теперь Фавалоро стал миллионером и мог что-то сделать.
В 1985 г. Соунс умер от рака легких. Он редко вынимал сигарету изо рта, хотя прекрасно сознавал опасность курения. Убедился на данных своей же коронарографии, что курильщиков среди больных на 15 % больше, и все же не думал бросать. Курил даже в рентгеноперационной, держа дымящую сигарету в хирургическом зажиме.
Соунс не увидел расцвета чрескожных коронарных вмешательств, новых «золотых стандартов» в лечении ишемической болезни. Зато Фавалоро застал их во всей красе – и баллонирование, и стентирование. В некотором смысле они его и убили.
Когда в 1971 г. Фавалоро известил руководство клиники о своем переезде в Буэнос-Айрес «из чувства долга перед отчизной», американские врачи были поражены. Они пробормотали что-то вроде «да, Дон Кихот тоже говорил по-испански». Фавалоро потом часто вспоминал эти слова. Сначала с улыбкой, затем с горькой усмешкой, а под конец в ночных кошмарах.
Отец аортокоронарного шунтирования мечтал основать собственный фонд – настоящий кардиологический комбинат с отделениями диагностики, исследований и рентгеноперационными. У Фавалоро были всемирная слава и деньги, он умел все и знал, что кардиохирургия – золотое дно. Неудачи просто не могло быть. Начал с обустройства операционной в санатории, собрал и выучил круг единомышленников, составивших костяк будущего фонда.
Знаменитая латиноамериканская коррупция дала о себе знать еще в санатории: профсоюзные деятели безуспешно вымогали деньги за то, что врачи слишком много времени проводят на работе.
