Личным другом Хенвея был «хороший» мастер-трубочист по имени Дэвид Портер. Когда пропагандист добра в 1786 г. умер, Портер составил в память о нем общественную петицию в парламент с призывом защитить детей от жестоких и жадных хозяев. И 5 июля 1788 г. был принят закон об учениках трубочистов, согласно которому нельзя было посылать в трубу ребенка младше восьми лет. Кроме того, каждый мальчик должен был носить на шапке медную бляху с именем своего хозяина, чтобы окружающие знали, на кого им жаловаться.
Портер назвал акт «настолько искромсанным, что работать он не будет». И действительно, закон не работал. Чем ребенок меньше, тем больше выбор узких дымоходов, которые он может прочистить. До пяти лет дети слишком слабы, но позже, когда они хорошо обучаемы и так легко пролезают в трубы, как отказаться от их труда? Проще платить штраф. И жалоб на трубочистов не поступало: большинство клиентов не волновала судьба чумазых мальчиков, которые работали за гроши.
Еще Хенвей сказал, что по-настоящему избавит детей от рака тот, кто изобретет машину для чистки труб. Таким изобретателем оказался плотник Джордж Смарт. Он запатентовал мачту из полых цилиндров, стянутых вместе тросом: подобным образом устроена конструкция Останкинской башни. Теперь можно было не покупать дорогой корабельный лес, а ставить мачту из наборных частей любой длины. На флоте это изобретение не пошло, зато в трубах оно работало прекрасно. Можно было насадить щетку на длинную ручку, переламывающуюся «в суставах» и изгибающуюся по форме любого дымохода.
Против машины восстали страховые компании. Они утверждали, что мальчики чистят трубы лучше, чем машина, и показывали статистику – сколько людей сгорело или угорело из-за некачественной очистки труб механической щеткой. Да, говорили они, трубочисты задыхаются в дымоходах, а позже гибнут от рака, но без них мы потеряем еще больше. Приходится выбирать.
Парламент принимал один за другим акты о трубочистах, повышая возраст учеников. Лобби делало эти законы беззубыми, вменяя за нарушение лишь легкий штраф. Однако враги детского труда, журналисты, продолжали твердить, что жизнь мальчика-трубочиста – рабство похуже негритянского в Америке, и наконец вбили эту мысль в голову избирателю. Последовательный противник использования мальчиков-трубочистов лорд Шефтсбери в 1875 г. дождался вопиющего случая, когда при очистке труб кембриджской больницы 11-летнего мальчика по имени Джордж Брюстер завалило сажей. Доктор удалил сажу из дыхательных путей ребенка, положил его в теплую ванну, но спасти не сумел.
Лорд Шефтсбери тут же внес проект закона, по которому деятельность трубочистов лицензировалась, надзор возлагался на полицию, а ученикам разрешали пользоваться только машиной и гирей на тросе. И больше в Англии ни один мальчик не погиб от несчастного случая в дымоходе.
Врачебные споры о канцерогенности сажи закончились в 1922 г., когда «рак трубочиста» вызвали у мышей инъекциями экстракта сажи. Повинны тут ароматические углеводороды. История с трубочистами показала, насколько важно работникам вредных производств регулярно мыться сразу после смены. Но даже в развитых странах довести эту мысль до сознания работодателей удалось только к 1975 г., когда наконец заболеваемость «раком трубочиста» стала сокращаться. Публикации Персивалла Потта исполнилось тогда ровно 200 лет.
ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ
Татьяна Бушенко: У Бориса Лавренева есть страшный рассказ «Срочный фрахт» о том, как мальчика-трубочиста сожгли заживо в корабельной трубе – он застрял, а резать трубу никто не согласился…
Ответ: В принципе, он о том, что в Одессе перед самой революцией отношения между мастером-трубочистом и его мальчиками были те же, что в Англии до акта Шефтсбери 1875 г. Да и в США 1910-х гг. такая история тоже могла случиться – там с детским трудом в дымоходах покончили чуть позже.
15
Неотложная медицинская помощь в полевых условиях
Доминик Ларрей
1792 год
2 декабря 1792 г. хирург Доминик Ларрей впервые организовал немедленную доставку раненых с поля боя в лазарет, где их сразу оперировали. Это день рождения неотложной медицинской помощи. Она возникла на войне и принесла десятки побед Наполеону. Ученики Ларрея развили эту идею в мирной жизни.
Ларрей пошел в армию, чтобы выдвинуться: только что отец любимой девушки отказал ему в руке дочери, находя молодого человека бесперспективным. Не имея денег на дилижанс, Ларрей пришел в Париж учиться пешком, а сватался ни много ни мало к дочери министра финансов. Причем девушка, Элизабет Лавилль, влюбилась и обещала выйти за него.
Но министр Лавилль не давал согласия, потому что за десять лет в медицине молодой человек не научился ею зарабатывать. Кормился уроками анатомии. И познакомился с министерской дочкой на таком уроке, устроенном в мастерской живописца Давида. Там учились две сестры Лавилль – художницы. Младшая, Мари-Гийемин, уже стала знаменитой. Вот у нее жених банкир Бенуа (под этой фамилией она и вошла в историю живописи). А Ларрею, похоже, состоятельным не бывать.
Состоянием считали сумму от ста тысяч ливров, которая приносит пять тысяч годовой ренты. Для сравнения: кузнец зарабатывал пять ливров за день, рядовой хирург – немногим больше. Еще до революции Ларрей выиграл конкурс на хорошо оплачиваемое место старшего ассистента в Доме инвалидов. Но в этом крупнейшем госпитале все решал директор, а у того был среди конкурсантов родственник, который и занял эту должность. Доминик возненавидел всякую несправедливость и примкнул к революционерам. Вооружился за свой счет. Два года стоял на постах Национальной гвардии, пока другие делали карьеру.
Наконец, революция помогла отличиться и ему. Конвент набирал добровольческие армии для защиты от интервенции. Учителя Ларрея порекомендовали направить Доминика в лучшую армию – Рейнскую. Она была набрана из двадцати тысяч самых идейных парижан: именно тех, чьими руками делалась революция. Командовал армией лучший генерал Адам Филипп де Кюстин, управлял самый толковый комиссар Жак-Пьер Ориллар де Вильманзи, а специально сочиненная для Рейнской армии боевая песня стала гимном всей Франции – с несколько измененным текстом это «Марсельеза».
До Рейнской армии воевали по примеру Фридриха Великого: главное – победить в бою, а ранеными займемся, когда все кончится. Сражения порой тянулись весь световой день, так что медики приходили на поле боя только на следующее утро. Раненые сутками лежали на земле без всякой помощи, часто в холоде и под дождем. Врачи под пули не рвались. Они изображали штатских, работающих по найму, а если попадали в руки противника – просто меняли нанимателя. Революционер-патриот Ларрей так себя вести не мог.
В первом же бою он полез на передний край, перевязывая раненых прямо под вражеским огнем. Затем оттаскивал их шагов на триста в тыл, оперировал на позиции, хотя уставы запрещали размещать лазареты ближе четырех километров от поля боя. Ларрея посадили на гауптвахту. Однако из 40 солдат, которым он оказал помощь, в строй вернулись 36!
