И вот 10 ноября 1853 г. свежеиспеченный врач Александр Шпенглер заключил контракт с горной деревней Давос. Помимо оклада в 600 франков доктору платили 85 сантимов (копеек) за прием больного и вдвое больше за ночной вызов. Чтобы собрать эти деньги, жителям местечка Давос пришлось ввести новый особый налог. Население роптало. Рудник, кормивший Давос, прогорел, половина крестьян уехала на отхожий промысел в Россию – давосцы славились как пекари и кондитеры. Врач стоил дороговато, его баденский говор не понимали, к тому же он приглянулся самой завидной невесте Давоса – дочери Андреаса Амбюля, который был кондитером в Петербурге и на сколоченный там капитал построил самый пристойный дом в Давосе. Каждый хотел там поселиться с красавицей Елизаветой, но счастье выпало чужаку.
А Шпенглер, в свою очередь, изнывал от скуки. С горя он написал статью в журнал Deutsche Klinik о здоровье местного населения, где среди прочего заметил, что у живущих на высоте более 1600 метров прекрасные легкие и не бывает туберкулеза. И вот 8 февраля 1865 г. как снег на голову на Шпенглера свалились два чахоточных немца – один из них, врач, прочел ту самую заметку. Гости поместились на постоялом дворе Strela (именно «стрела», по-русски: заведение держал местный кондитер, ностальгирующий по юности, проведенной в России). Давосцы под руководством Шпенглера старательно ухаживали за приезжими, и те пошли на поправку. С тех пор в Давос потянулись туберкулезники. Один голландский банкир приехал с больной супругой, похоронил ее там же и женился на местной сиделке. Он оказался первым в истории Давоса инвестором. Для больных проложили хорошие дороги, провели телеграф, наладили центральное отопление. Среди пациентов попадались интересные люди. Сам Стивенсон в 1881 г. лечился у Шпенглера и, почувствовав некоторое улучшение, закончил в Давосе «Остров сокровищ».
Чтобы скорее вернуть инвестору деньги, курорт работал и летом, и зимой. Поскольку главным принципом терапии Шпенглер считал движение, для зимы он завел лыжи по норвежской моде, а британские туберкулезники завезли коньки. В 1890 г. в Давос пришла железная дорога. По ней приехали отпускники. Их ждали прекрасные гостиницы, хорошие лыжные трассы, а на случай ЧП всегда под рукой врачи с курорта. Когда Шпенглер в 1900 г. открывал фуникулер-подъемник для горнолыжников, больные среди гостей уже составляли меньшинство. Ради каникул в Давосе богатые немцы и швейцарцы стали брать отпуск зимой. Так установилась эта славная традиция, бытующая среди менеджеров среднего и высшего звена.
Примечание
Старейший в мире международный хоккейный турнир – Кубок Шпенглера, который проводится в Давосе с 1923 г., – назван в честь Карла Шпенглера (1860–1937), сына героя этой истории. Он пошел по стопам отца и также стал видным фтизиатром.
27
Ларингоскопия и фониатрия
Мануэль Гарсиа
1855 год
22 марта 1855 г. профессор вокала Мануэль Гарсиа объявил об изобретении ларингоскопа – приспособления, позволяющего заглянуть в гортань живого человека и увидеть голосовые связки в действии. Это день рождения фониатрии, то есть области отоларингологии, которая занимается нарушениями голоса.
Она могла появиться гораздо позже, если бы отец Мануэля Гарсиа – великий певец Мануэль Гарсиа-старший – не бил своего сына. Внешне музыкальная семья казалась благополучной. Гарсиа-старший действительно был великим тенором: специально для его голоса Россини написал оперу «Севильский цирюльник». С ней семья гастролировала в Мексике и США, имея громадный успех. Гарсиа-старший исполнял партию графа Альмавивы, Розину пела его красавица-дочь Мария Малибран, а партию Фигаро (баритон) исполнял 20-летний Мануэль-младший. У него после подростковой ломки голоса развился баритон. Но отец требовал разучить также теноровые партии на случай замены. И требования свои подкреплял рукоприкладством, да так, что капитан парохода, на котором они плыли в Нью-Йорк, потребовал прервать занятия, угрожая за избиение пассажира заковать Мануэля-старшего в кандалы.
Голос Мануэля-младшего за четыре года сошел на нет, и труппа распалась. Гарсиа-старший стал петь в итальянской опере в Париже, а его сын, чтобы уйти из дома, завербовался во французскую армию, которая в 1830-м отправилась завоевывать Алжир. Там его определили в санитары, причем он выбрал отделение госпиталя, где лежали раненные в шею. Это была возможность изучить анатомию гортани.
Гарсиа-младший под любым предлогом оказывался в операционной, когда там занимались его ранеными, и ассистировал в анатомическом театре. В те времена было известно, что звуки пения и речи рождаются колебаниями связок в голосовой щели, но Гарсиа занимали музыкальные тонкости: чем с анатомической точки зрения отличается грудной регистр от головного, а бас от дисканта? Наш герой искал ответ на вопрос, каким образом отец загубил его голос, переучивая с баритона на тенор.
После демобилизации он стал учителем пения, причем специализировался на исправлении голосов, пострадавших от неправильных занятий. Его лучшей ученицей стала родная сестра Полина, по мужу Виардо. Русскоязычному читателю она известна как главная женщина в жизни Тургенева. Между тем это первая певица, обученная с учетом особенностей устройства голосового аппарата.
Знал Тургенев и Мануэля Гарсиа, который работал в Лондоне профессором Королевской академии музыки, а каникулы всегда проводил у сестры в Париже. Так было и в сентябре 1854 г., когда Мануэль бродил по Парижу, размышляя на «производственные» темы, а именно: как бы все-таки заглянуть в гортань и посмотреть на голосовые связки в деле? Тут ему в глаз попал солнечный зайчик, и перед Гарсиа прямо как на картинке возникла схема непрямой ларингоскопии: одно зеркальце на длинной ручке помещается у задней стенки глотки, на это зеркальце другим зеркалом направляется луч света и можно наблюдать голосовые связки, как через перископ.
Мануэль заглянул в магазин медицинских инструментов Фредерика Шаррьера, где дантистам безуспешно предлагалось как раз такое зеркальце, закрепленное на ручке под углом 135 градусов. Купив эту никому не нужную вещь всего за шесть франков, Гарсиа быстрым шагом отправился в дом сестры. Там он согрел зеркальце в горячей воде, чтобы оно не запотело, и ввел его в свою глотку, держа в другой руке обычное зеркало для бритья. Света солнца хватило, чтобы увидеть отчетливо, как в анатомическом атласе, собственную голосовую щель и трахею за ней. На несколько минут Гарсиа замер: он видел то, чего прежде не видал еще ни один человек. Это все равно что первым заметить берега Антарктиды или взглянуть вниз с вершины Эвереста.
Потом Гарсиа узнал, что и до него врачи пытались это сделать, но безуспешно. Ему повезло с профессией: у него была тренированная, «луженая» глотка. Гарсиа машинально принимал певческое положение: горло широко открыто, гортань расслаблена, язык плоский, надгортанник приподнят на глубоком дыхании. Многим пациентам такое не удается, им для снижения чувствительности нужна местная анестезия, которой в 1854 г. еще не было.
