В 1881 г. Леджер напомнил голландцам о себе, и ему послали 100 фунтов. Он купил небольшую ферму в Австралии, где срок давности его «преступлениям» вышел, и кое-как оборачивался до 1891-го, когда лопнул банк, где он держал все свои сбережения. Он распродал мебель, заложил ферму и в 1895-м из страха окончить свои дни в работном доме снова напомнил голландцам о себе. Ему положили небольшую пенсию – настолько скромную, что к моменту смерти Леджера в 1905 г. оставшееся от него имущество оценили в два фунта.
Похоронили его фактически в безымянной могиле – на участке семьи жены, между свояченицей и шурином. На могильном камне были обозначены только их имена, ни слова о Леджере. Нахождение его останков там удостоверяется всего лишь записью в кладбищенском журнале.
В 1986 г. маляриолог Габриэле Грамичча стал собирать материал для написания биографии нашего героя и с трудом нашел его последнее прибежище. По инициативе Грамиччи одна голландская химическая компания привела могилу в порядок. Теперь там лежит скромных размеров белый камень с надписью:
ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ
Иван Мосин: Насколько понимаю, позже, до того как начали синтезировать хинин, ситуация на рынке менялась не раз? Не знаете про это чего-нибудь? Тот же Александр Йерсен во Вьетнаме перед Второй мировой также начал высаживать хинные деревья, у него получилось, и позже Вьетнам производил львиную долю этого хинина (где-то читал… может, и в путеводителе из музея самого Йерсена в Нячанге, сейчас не вспомню).
Ответ: Ну про львиную долю – это они загнули, если говорить о довоенном периоде. Себя обеспечивали и соседей, и это уже много. До 1939 г. 90 % рынка держали голландцы, а Вьетнам был так беден, что на Яве закупать не могли, оттого Йерсен все это и начал. Потом, когда японцы захватили Индонезию, а немцы – Голландию со складом готового хинина, СССР и его союзники остались без лекарства от малярии. Стали диверсифицировать, синтез осуществили – он поначалу оказался дорог, все это шло на фотоматериалы; разбили плантации хинных деревьев в Африке, и вышло, что там хинин получается дешевле. После войны зашла речь о Союзе угля и стали (предшественник ЕС) из Франции, Германии и стран Бенилюкса. Все эти государства создали общее законодательство о трестах, согласно которому голландскую хинную монополию разделили. Ее наследники стали инвестировать в тонкие химические технологии и фармпрепараты как в более дорогой и менее затратный в производстве продукт. К тому же без политических рисков: Индонезия стала независимой, начала социалистические эксперименты, и там работа иностранных инвесторов была затруднена. Плантации в уже независимой Индонезии, оставшись без капитала, перешли на чай, благо рынок был понятен и существовали местные традиции производства.
Полина Дьяконова: А на Яве, интересно, все еще растут эти деревья?
Ответ: Нет. Освобожденные от хинных деревьев места засадили чаем. По чайным кустам можно определить, где некогда располагались великие плантации.
30
Расшифровка биологии ришты и начало тропической паразитологии
Алексей Федченко
1870 год
2 февраля 1870 г. географ Алексей Федченко сделал в научном обществе при Московском университете доклад о жизненном цикле ришты – подкожного червя, вызывавшего мучительную болезнь у жителей Средней Азии и тропиков. Федченко высказал идеи, осуществление которых на наших глазах приводит к полной ликвидации этого паразита. Его не станет на Земле в ближайшие годы.
Риштá, или мединский червь, – зло древнее, как египетские мумии, в которых его порой находят. Паразит размножается и созревает в теле человека примерно год. С самцами наш организм умеет бороться – они капсулируются и умирают. Но самки прячутся в соединительной ткани между мускулами, где благополучно вырастают до метра. Когда приходит пора исторгнуть из себя потомство, они движутся в подкожную клетчатку, обычно на ноге. Там вздувается волдырь, он набухает недели четыре. Ощущение такое, будто под кожей сворачивается пружина. Любое движение пораженной конечности доставляет мучительную боль. Чтобы унять ее, рану смачивают, а червю того и надо. От соприкосновения с водой волдырь лопается. Наружу показывается головка паразита. Из раны течет зловонный гной, она горит огнем, уходить из воды не хочется. У ришты есть время выдавить из себя, как из тюбика, миллионы личинок. Если вода теплая и стоячая, они созревают и находят для себя жертву.
Со времен древних шумеров был единственный способ лечения этой инвазии – осторожно наматывать высунувшегося наружу червя на палочку (или, как сейчас, на марлевый валик). Отрывать паразиту голову или прижигать ее нельзя: ришта останется в ране, туда же попадут личинки, и начнется аллергический отек, порой опасный для жизни. Это больно, по выражению таджикского поэта Садриддина Айни, как если бы кожу резали десятью ножами. Другие осложнения вызываются вторичной инфекцией – от миозита и трофической язвы до гангрены и столбняка.
Мотать червя на палочку можно долго – если отек силен, то за целый день не продвинуться и на сантиметр. На Востоке несчастные с риштой неделями валялись под навесами на базарах, где их за большие деньги пользовали табибы, лекари-самоучки. Нагноения и рожистые воспаления привлекали тучи насекомых; табибов прозвали «мир макасон», то есть «повелители мух». Самого паразита в Средней Азии именовали риштой, от персидского слова «нить». В странах, где с ней сталкивались европейские врачи, местное население утверждало, что паразита занесли арабские завоеватели. Город пророка Мухаммеда и первая столица халифата – Медина, поэтому на Западе червя называли «мединским». Нарекая животных в 1758 г., Карл Линней дал риште название не просто червя или филярии, а «мединского дракончика». По-латыни «дракончик» будет dracunculus, а вызванная им болезнь – «дракункулез».
Умирают от нее редко, но потерю трудоспособности на полтора месяца она гарантирует. Долгое время с риштой ничего не могли поделать. В Бухаре не было ни одного человека, который бы ей не болел, со времен принятия ислама до 1869 г., когда во владения бухарского эмира явилась русская армия, а следом за ней – натуралист Алексей Павлович Федченко.
Этот замечательный ученый – этнический украинец, который вырос в Иркутске, где его отец владел золотым прииском. С малых лет интересовался растениями и насекомыми. В гимназии учился на отлично, готовясь стать натуралистом, когда его отец разорился и с горя умер. Семья осталась без средств к существованию, платить за гимназию было нечем. К счастью, старший брат Григорий, преподаватель ремесленного училища в Москве, верил в будущее шестиклассника Алексея. Григорий стал отдавать на оплату его учения половину своего дохода и по почте руководил занятиями брата. Тот старался изо всех сил, чтобы Григорий не счел свои жертвы напрасными.
