Англичане ощутили сильный запах. Он чувствовался всего несколько минут. На самом деле это грозный симптом: если человек «принюхался» и больше не чувствует запаха, значит, началось отравление. Тогда этого еще не знали. От нового газа немного першило в горле, но не сильней, чем от порохового дыма. Маслянистые лужи под ногами выглядели вполне безобидно. Проведя на всякий случай полчаса в газовых масках, британцы сочли, что ничего страшного нет, поснимали противогазы и легли спать. Сон их был крепок и спокоен. Но к утру они совершенно ослепли. Кожа по всему телу чесалась, в паху и под мышками ощущалась жуткая боль. Кричать и даже говорить сил не было: легкие заполнила пена и каждый вдох давался так тяжело, что казался последним.
Задыхающиеся люди с повязками на глазах (они были не в силах выносить солнечный свет), держась друг за друга, брели в тыл, ведомые медсестрами. Из 6000 готовых наступать бойцов пострадали 2143, умерли 95. К большинству остальных вернулось зрение, но ожоги и нарывы по всему телу не заживали месяца три. Эти-то не поддающиеся лечению нарывы и были сюрпризом для всех.
Немцы при опытах на шимпанзе и кошках не удосужились посмотреть, что творится у них под шерстью. До 12 июля 1917 г. лишь один человек испытал на себе все прелести иприта. Это был не кто иной, как Николай Зелинский, в будущем великий химик и создатель противогаза. За 30 лет до описываемых событий, в 1886 г., молодой Зелинский был на практике в Гёттингенском университете. Научный руководитель Виктор Мейер поручил ему синтезировать вещество, которое как раз и оказалось ипритом. Зелинский случайно облился своим продуктом и еле выжил. Он едва дышал, надолго ослеп и три месяца со страшными язвами пролежал в местной клинической больнице. Мейер послал остатки иприта в больницу на исследование. Лабораторные кролики демонстрировали те же симптомы, что и пострадавший. Когда же раздражение появилось на коже лаборанта, эксперименты сразу прекратили. Потом о них вообще забыли, а журнал потеряли.
В 1917 г. немцам уже некого было спросить: Зелинский на стороне противника, а Мейер двадцать лет назад впал в депрессию и принял цианистый калий. Только после боевого применения все бросились изучать иприт. Британские врачи установили, что у отравленных падает уровень лейкоцитов в крови. Вскоре на фронт прибыл американский хирург Эдвард Крамбхаар, в будущем знаменитый кардиолог и историк медицины. С ним была его супруга Хелен, тоже врач, верный помощник и ассистент. Постоянно оперируя, они урывали время ото сна, чтобы внимательно изучить тела отравленных.
Рассматривая под микроскопом их костный мозг, Крамбхаар заметил, что деления клеток совершенно не видно. Между тем в костном мозге этот процесс должен происходить активно: там из бластов образуются новые клетки крови. Вот почему так трудно лечить причиненные «горчичным газом» язвы: иприт останавливает митоз, а значит, и любую регенерацию.
Этот вывод сразу же применили на практике. Немцы часто использовали смеси газов. Если анализ показывает снижение числа лейкоцитов и активности митоза, значит, пациент пострадал от иприта. Всего по обе стороны фронта таких отравленных насчитывалось около миллиона двухсот тысяч человек, из них до конца войны скончалась девяносто одна тысяча. Остальные в массе своей не дожили до старости, умирая от инфекций дыхательных путей.
После войны на смену «горчичному газу» пришли в пять раз более ядовитые азотистые иприты. Перспектива их применения казалась сомнительной: теперь газ приняли на вооружение всех армий, и никто и мечтать не мог о монополии на иприт, которая была у Германии целый год с лета 1917-го.
Но после Перл-Харбора стало ясно, что от японцев можно ожидать всего. С декабря 1941 г. в Йельском университете по заказу военных фармакологи Луис Гудман и Альфред Гилман начали поиски антидота к азотистому иприту. А как проверить, действует ли антидот? Вспомнили работу Крамбхаара – если митоз идет, значит, иприт нейтрализован. Активнее всего делятся раковые клетки, вот на них и можно проверять. Тут Гудмана осенило: да ведь инъекция иприта должна останавливать рост опухоли!
Если на опыты в интересах вооруженных сил изводили стаи кроликов, то для проверки этой гипотезы у Гилмана была всего одна мышь. У нее вызвали лимфому, затем ввели ей иприт – опухоль исчезла. Через две недели случился рецидив, после новых инъекций опухоль опять уменьшилась, однако теперь ее клетки стали резистентными к яду, и мышь все-таки умерла от рака. Но она прожила целых 84 дня, то есть на порядок больше, чем без лечения. Этот результат сообщили хирургу-онкологу Густаву Линдскогу. Он решился предложить такую химиотерапию кому-нибудь из безнадежных пациентов больницы Нью-Хейвен. По счастливой случайности первым согласился пациент с формой лейкоза, чувствительной к иприту. Будь у него другая патология, химиотерапия возникла бы на много лет позже.
История болезни была засекречена, потому что дело касалось применения боевого отравляющего вещества. В медицинской карточке вместо словосочетания «азотистый иприт» значится «субстанция X». Врачебная тайна до сих пор запрещает публиковать имя, фамилию и биографию больного.
Мы мало знаем об этом замечательном человеке, который вошел в историю медицины под инициалами J.D. Родился он в 1894 г. в Российской империи, на территории современной Польши. В 1912 г. эмигрировал в США. Не имея семьи, в одиночку снимал четырехкомнатный дом в Меридене (штат Коннектикут), где работал на шарикоподшипниковом заводе. Вот, собственно, и все.
К врачам он обратился в феврале 1941 г. по поводу увеличения лимфоузлов и болезненных ощущений. Диагностировали лимфосаркому, облучали с некоторым результатом. После рецидива оперировали, затем опять облучали. Летом 1942-го рост опухоли возобновился. Она мешала открывать рот и как следует дышать. Шея настолько распухла, что не давала повернуть голову, а спать J.D. мог только в кресле.
На предложение попробовать инъекции иприта больной согласился, понимая, что терять уже нечего. В 10 утра 27 августа 1942 г. ему ввели внутривенно первую дозу яда. На четвертый день химиотерапии опухоль спала, J.D. стал способен есть ложкой и спать в постели. За неделю внешние симптомы исчезли полностью, а через месяц наступила ремиссия – анализ крови показал отсутствие раковых клеток.
Конечно же, наблюдалась и характерная для отравленных ипритом лейкопения, то есть падение числа лейкоцитов в крови. Начались кровоизлияния и замещение костного мозга жировой тканью. Через некоторое время вернулась опухоль, и новые инъекции не смогли ее убрать. Спустя 96 дней после начала химиотерапии J.D. умер от побочных эффектов лечения. Но его фотографии, приложенные к публикации, произвели глубокое впечатление на врачей.
К 1946 г., когда работу рассекретили, азотистый иприт получили уже 67 онкобольных в разных городах Америки. Появилась статистика, которая с тех пор неуклонно улучшается. Лейкоз перестал быть смертным приговором: современная химиотерапия позволяет добиться стойкой ремиссии у 75–85 % больных. «Горчичный газ», с которого все началось, для медицины уже в далеком прошлом. Теперь остается исключить его использование по прямому назначению.
