В клинике бралось огромное количество анализов. Добавляя к обычному мазку на флору свой, Папаниколау получил материал от сотен женщин. И в одном из этих мазков совершенно случайно обнаружилась раковая клетка. У пациентки не было никаких симптомов онкопатологии шейки матки. Видимо, раковые клетки только возникли в эпителии и опухоль еще не проросла вглубь ткани. На этой стадии рак можно было остановить без операции.
В те времена рак шейки матки был самой распространенной злокачественной опухолью среди женщин, особенно малообеспеченных. Они слишком редко проходили обследования, и если рак у них выявлялся, то обычно на неоперабельной стадии.
Папаниколау почувствовал, что на его долю выпала громадная удача. Изучив сотни случаев, он сделал доклад о возможности раннего обнаружения рака женских половых органов с помощью простого и дешевого мазка на атипичные клетки. Выступление 5 января 1928 г. сопровождалось фотографиями и было необычайно емким и энергичным. Это образец рассказа об открытии. К сожалению, его автор считался второразрядным исследователем и конференция была второсортной – она посвящалась вопросам «улучшения человеческой расы». Туда съехались чудаки, делившиеся соображениями о здоровом образе жизни и евгенике. Папаниколау смотрелся среди них белой вороной.
Светила гинекологии заметили его доклад, но верили они только в биопсию, которая гарантированно обнаруживает опухоль. Мысль, что опухоли можно не дать созреть, казалась им дикой. К сожалению, так же думал и руководитель Папаниколау, который распорядился свернуть все работы по мазку и продолжать спаивать морских свинок. Доктор Пап послушался только с виду: он тайком продолжал отбирать мазки, совершенствуя методику окрашивания препаратов. Папаниколау просто дожидался, пока его начальник уйдет на пенсию.
В 1939 г. это наконец произошло. Новый руководитель увидел в «греческой затее» коммерческий потенциал и выделил для работы над мазком команду настоящих гинекологов. Они убедили всех женщин Нью-Йорка сделать «Пап-тест», как для простоты назвали мазок Папаниколау. Обнаружилось, что он определяет раннюю онкопатологию в 95 % случаев. Благодаря ему смертность от рака шейки матки снизилась сразу на 70 %. Папаниколау прославился на весь мир. К 1957 г. инвесторы были готовы дать ему денег на организацию института борьбы с раком, который должен был называться его именем.
Все эти годы Папаниколау мечтал основать институт в Греции. В первую очередь он отправился на разведку в Афины – и не узнал своей родины. С кадрами была беда. Послевоенную Грецию населяли люди, не горевшие желанием трудиться и согласные только на руководящие должности. К тому же политическая ситуация в Греции была крайне неустойчива. В любой момент власть могли захватить коммунисты или военная хунта. Первые национализировали бы институт, а вторые назначили бы директором кого-нибудь вроде полковника Маврогени, и тогда пиши пропало.
Другим вариантом был Париж, но и там качество научных работников не удовлетворило трудолюбивого Папаниколау. С некоторым сожалением вернулся он в Америку и построил свой институт в Майами. Через месяц после открытия этого процветающего до сих пор учреждения «доктор Пап» умер от инфаркта. Он чуть-чуть не успел получить Нобелевскую премию, на которую его уже выдвинули.
До внедрения в клинику «мазка на цитологию» рак шейки матки убивал 14 женщин из 100 000, сейчас – менее одной. Пап-тест регулярно сдают несколько сот миллионов человек. Из них несколько десятков тысяч обязаны жизнью греческому генетику, который сначала хотел всего лишь сэкономить морских свинок.
ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ
Михаил Островский: Самое главное, на мой взгляд, это то, что метод сохранил имя автора. Я всегда за то, чтобы имена наших выдающихся коллег оставались в памяти последующих. Мне ужасно не нравится, когда из названия какого-то симптома исчезает имя. Это несправедливо. Может, это делают чиновники от медицины из зависти? Вот и появляются безликие «симптомы поколачивания по…» А скажешь: «симптом Пастернацкого» или «Щеткина – Блюмберга», и сразу все понятно. И респект «отцам-основателям»! А как звучит, например, «лихорадка Сокольского – Буйо» или, если вы французский подданный, то «Буйо – Сокольского». Кстати, я лично был свидетелем, как появился симптом с именем девушки-фельдшера из кардиологической бригады, с которой вместе работал почти 40 лет назад… Ну попробуй оставить свое имя, придумай хоть какой-нибудь, малюсенький симптомчик! Так что спасибо еще раз за этот рассказ. А уж сколько миллионов женщин сказали спасибо этому Папе!
64
Введение катетера в сердце
Вернер Форсман
1929 год
5 ноября 1929 г. был опубликован рентгеновский снимок, из которого выросла кардиохирургия: в сердце человека был впервые введен катетер. Доктор Вернер Форсман экспериментировал на себе и остался жив. Сейчас постановка центральной вены – процедура рутинная. Подобные снимки делают, чтобы исключить пневмоторакс, перфорацию вены, внутреннее кровотечение, тромбоз; рентгенологи описывают их ежедневно тысячами. Но то был самый первый.
Дело было в немецком городке Эберсвальде. Получая звание врача, интерн Форсман сразу попросил своего заведующего хирургическим отделением разрешить ему ввести себе в сердце катетер. Заведующий сказал, что в принципе опыт безопасный, делают же его на лошадях. Но большие дяди не поймут:
– Ты ведь даже не академик…
– Но когда все узнают, начнутся исследования. Это же Нобелевская премия!
– Нобелевскую премию абы кому не дают, а всемирной славы в 25 лет тебе не простят. Не высовывайся, сынок!
Форсман не послушал руководителя и сагитировал такого же юного коллегу сделать опыт тайком. Но когда экспериментатор уже ввел себе в вену 35 сантиметров катетера (до сердца, как показали опыты на трупах, всего 65), коллега испугался, что сейчас случится страшное, и опыт пришлось прервать. Ведь до Форсмана никто такого не делал, опасаясь тромбоза и остановки сердца. Если сердце лошади спокойно переносит введение катетера, то кроличье сердце останавливается. А кто знал, на кого больше похож в этом отношении человек – на лошадь или на кролика?
Но Форсман рискнул и ввел себе катетер в одиночку. Если бы с ним что-то случилось, никто бы не пришел на помощь. Правда, этажом ниже у него была сообщница – медсестра рентгенологического кабинета. Она помогла ему сделать исторический снимок. Ради этого Форсман полгода обхаживал ее, так что она принимала его внимание за нечто большее, чем желание сделать себе рентген.
Газетчики живо растиражировали снимок как сенсацию. Дирекция больницы в Эберсвальде уволила молодого человека за проведение опытов без разрешения (замечательно, что сейчас эта больница носит имя Форсмана). Заведующий хирургическим отделением, чей запрет и был нарушен, оказался хорошим человеком: он упросил своего коллегу из берлинской Шарите взять Форсмана в исследователи. Два года молодой человек продолжал опыты в Шарите и других больницах, но везде его загружали текущей работой, а помощников не давали. Форсман девять раз вводил в свое сердце катетер, он сделал еще один рискованный опыт – впрыснул контрастный раствор, чтобы сердце и примыкающие к нему сосуды стали видимыми на рентгене. Было неизвестно, как поведет себя сердце при введении контраста. Обошлось, но снимки не получались. Форсман понял, что в одиночку ничего не сделает: ему просто не хватает знаний.
