Не всегда это было безопасно. Однажды на острове Жохова доктор нос к носу столкнулся с белым медведем. По счастью, зверь никогда не встречал человека и сделал вид, будто занят своими делами. Старокадомский тоже демонстративно отвернулся, старательно записывая показания барометра. Его товарищи увидели эту сцену в бинокль и бросились на помощь, не чая успеть. Обошлось.
Трижды – в 1910, 1911 и 1912 гг. – ледоколы выходили из Владивостока, протискивались на некоторое расстояние вдоль сибирского берега и возвращались. Отозвали и Колчака, и Матисена, сменился начальник экспедиции, а задача выполнена не была. Во Владивостоке Старокадомский оброс пациентами. Организовал туберкулезную амбулаторию, взялся изучать проказу у народов Севера.
Наконец в 1913 г. начальника экспедиции хватил инсульт, и на смену прислали молодого Бориса Вилькицкого. Его отец возглавлял Гидрографическое управление и шефствовал над экспедицией. И Борис никак не мог ее возглавить, потому что старик Вилькицкий стеснялся разговоров, будто он пристраивает сынка. Только после смерти отца мечта Бориса исполнилась. Он смело повел ледоколы туда, где на картах была обозначена мифическая Земля Санникова.
Но ему не хватало опыта плавания во льдах. Спрашивать подчиненных он не мог, чтобы не терять авторитет. Тут и пригодился врач, который знал не меньше моряка-полярника. Вот, к примеру, корабль вошел в полосу битого льда. Вилькицкий выжидал, пока доктор останется один, и говорил ему:
– Леонид Михайлович, я сейчас дал приказ поворачивать на обратный курс.
– Почему, Борис Андреевич?
– Лед впереди…
– Ну какой же это лед? Язык мелкого битого льда, который не мешает ходу. Если станет плотнее, всегда можно выйти.
Вилькицкий безмолвно удалялся и спустя некоторое время командовал «Полный вперед!».
Северную Землю открыли еще более анекдотически. В ночь со 2 на 3 сентября Старокадомскому досталась неприятная «собачья» вахта – с полуночи до четырех утра. Когда на смену пришел мичман Гойнинген-Гюне, доктор сказал, что справа по курсу наблюдает гористый берег. Оказалось, не галлюцинация. Мичман видел то же самое. Доктор бросился в штурманскую рубку будить начальника:
– Борис Андреевич, впереди открылся берег!
– Довольно островов, – сквозь сон сказал Вилькицкий, – нам надо проходить на запад.
– Идите смотреть! Теперь это высокие горы.
С гор дул теплый фён – поток воздуха температурой 14 градусов, тогда как над морем был всего 1 градус выше нуля. Сомнений не было: земля. 4 сентября (22 августа по старому стилю) команды обоих пароходов высадились на ней и подняли российский трехцветный флаг. Им открылся «лунный» пейзаж – необитаемый остров, который они назвали именем цесаревича Алексея. Тем не менее доктор вызвался пополнить зоологическую коллекцию. Пройдя весь остров с востока на запад, увидел еще один, названный островом Старокадомского.
За исследованиями едва не упустили конец навигации. Карское море заполнилось льдами, закрыв путь на запад. На востоке было посвободней, но до русских портов угля не хватало. Вилькицкий еле дотянул до самого северного порта Аляски – Сент-Майкла. Американский городок поразительно отличался от русских гаваней по другую сторону Берингова пролива: водопровод, электрическое освещение, свежие фрукты из Калифорнии (немедленно купленные для профилактики цинги) и телеграф. Вилькицкий отправил в Петербург депешу об открытии большого архипелага.
Телеграфист рассказал новость соседям. Мигом она стала известна газетам. Когда ледоколы пришли во Владивосток, весь город знал подробности, включая фамилии командиров и доктора. Первое публичное сообщение с показом фотографий делал Старокадомский. Потом он отправился поездом в Петербург и повторил свое выступление в Географическом обществе. Затем в Москве и военных портах: Кронштадте, Ревеле (Таллин), Либаве (Лиепая) и Гельсингфорсе (Хельсинки).
Звездный час участников экспедиции окончился в Гражданскую войну. Кто пошел в Красную армию, кто в Белую и затем в эмиграцию; а там одни в Америку, другие в Кригсмарине (военный флот Третьего рейха). Старокадомский остался в санитарном управлении Красного флота. В мае 1931 г. коллегия ОГПУ выслала его как вредителя из «бывших», но на высокую должность начальника медсанчасти Северо-Восточной экспедиции, работавшей на Дальстрой – спецслужбу, занимавшуюся добычей колымского золота. В устье Колымы на берегу бухты Амбарчик заключенные строили порт для снабжения приисков. Полярных врачей опытнее Старокадомского в стране не было, и он отплыл на место в каюте парохода «Сучан», в трюме которого везли 200 осужденных по уголовным статьям.
На Колыму шла тогда целая эскадра – шесть пароходов и ледорез «Фёдор Литке». Предполагалось, что заключенные поставят палатки, расселятся в них и перетащат на сушу 15 000 тонн груза. Но до зимы выгрузили только треть, и суда ушли зимовать в более удобную Чаунскую губу, где таким образом возник порт Певек.
На отдельном лагпункте Амбарчик не было ни свежего мяса, ни овощей, и у «пассажиров Дальстроя», как официально называли зэков, началась цинга. К январю 1933 г. из 200 человек умерли 45, остальные поголовно болели. Лагпункт мог остаться вовсе без рабочей силы, и Старокадомского по радио вызвали из Певека.
57-летнему доктору в сопровождении капитана Сиднева предстояло ехать по тундре 600 километров в самую темную пору полярной ночи, по лютому морозу с ураганным ветром. Не дожидаясь перемены погоды, Старокадомский взял в единственную руку чемоданчик с инструментами, погрузил на нарты два пуда сушеной смородины и двинулся в путь. Ехали восемь суток, ночуя в развалинах поварен, построенных русскими купцами в XVIII в.
Заключенным говорили, что доктор выехал, но начальству не верили, а от врачей не ждали ничего хорошего. В Амбарчике имелся врач Миткевич. Он пил спирт, спал до двенадцати и больных не осматривал, повторяя: «А что я могу сделать?»
Появление однорукого доктора среди бурана произвело ошеломляющее впечатление. Немедленно заварив всем кисель, Старокадомский решил использовать душевный подъем, который для врачей его школы значил не меньше, чем овощи-фрукты. В экспедиции Вилькицкого для развлечения команды устраивали карнавалы, футбол и музыку. Но как с пустыми руками заставить людей забыть о своем отчаянном положении?
И Старокадомский увлек их рассказами о другой жизни, где не было ни голода, ни оперуполномоченных. Он, как «политический», не имел со своими пациентами ничего общего. Однако нашлась масса интересных тем и для них. Как живется на Аляске; как правильно готовить мясо моржа; о мамонтовой кости на Ляховских островах и деревянных горах Новой Сибири; как похитить колонию хищных цейлонских муравьев вместе с их царицей и уцелеть. Рассказчик не умолкал, как Шахерезада. В жизни некоторых больных не было более интересных месяцев, чем эти два, проведенные в лазарете с одноруким доктором. До апреля все пациенты были выписаны, но к полноценной работе смогли вернуться только 34. Остальных отселили на заимку Сухарная, отдохнуть и подкормиться.
На смену доходягам привезли новых «пассажиров», но без сушеной смородины, потому что на Большой земле некому было об этом подумать. К октябрю началась цинга уже среди новичков, пятеро умерли. И они тоже не сумели выполнить план по разгрузке. Люди, доставка которых стоила столько денег, сразу же пришли в нерабочее состояние. Уморить их, чтобы списать, мешало присутствие чукчей. Они овладели английским лучше, чем русским, меняя свою охотничью добычу на контрабанду из США и Канады. Все происходящее в Амбарчике становилось известно американцам.
