Пришлось организовать беспримерную в истории эвакуацию «пассажиров» по воздуху. Летчик Фёдор Куканов на трехмоторном «Юнкерс-Гиганте» за 13 рейсов вывез 93 человека. Полгода спустя за сравнимое количество спасенных пассажиров «Челюскина», перевезенных на сопоставимое расстояние, шестеро летчиков стали Героями Советского Союза.
На спасении заключенных великих наград не заслужишь, даже если это генеральная репетиция другого подвига. Куканов получил орден Красной Звезды и квартиру, а Старокадомский – скромную должность инспектора по морскому флоту в Наркомздраве. Зато когда более именитых полярников сажали массово и надолго, доктор уцелел и продолжал заниматься любимым делом: переводить иностранные труды по гигиене. Внимательно следил он за сообщениями о кислоте, которая препятствует развитию скорбута (цинги), за что в 1932-м и названа аскорбиновой. Эти сведения Старокадомский включил в бесчисленные руководства.
В 1944-м с него сняли судимость. Культивируя восхищение имперским прошлым, однорукого дедушку охотно демонстрировали публике как живой памятник преемственности. Нет на карте архипелага Земля Императора Николая II, есть Северная Земля. Нет острова Цесаревича Алексея, есть Малый Таймыр. Но западнее него располагается остров Старокадомского, и так будет впредь.
67
Преодоление резус-конфликта
Рут Дарроу
1935 год
22 июля 1935 г. в Чикаго родился младенец по имени Алан Дарроу. Через неделю он умер от гемолитической желтухи. Причиной смерти был еще неизвестный науке резус-конфликт. Несчастная мать, по профессии врач, поклялась родить снова, хотя разменяла уже пятый десяток. Она знала, что у следующего ребенка обязательно будет желтуха, от которой нет средств. И все-таки миссис Дарроу сдержала свою клятву. Для этого ей, обычному терапевту, предстояло в одиночку выяснять природу таинственной болезни.
В девичестве Рут Рентер, 1895 г. рождения, ничем особо не выделялась. Разве что говорливостью и желанием быть всем полезной, чтобы попасть в центр внимания. Эти качества определили выбор первой профессии: Рут стала телефонисткой. Лет в 28 ей довелось ехать в одном купе с ребенком-инвалидом и помогать ему. В ту ночь Рут поняла, что ей нравится заботиться о больных. Она отнесла свои сбережения в медицинский колледж и стала учиться на педиатра. Во время учебы познакомилась с красивым физиологом по имени Честер Дарроу, несколько моложе нее. Они стали мужем и женой. Диплом получала уже беременной, в 1930 г. родила девочку, через два года – вторую. Хотела еще сына.
И вот, когда Рут было 39 лет, на свет появился Алан. С виду вполне здоровый мальчик. На второй день он пожелтел и ослабел: шевелился вяло, пищал тихо. Диагностировали «эритробластоз плода». Это название ничего не объясняло. В крови новорожденного много эритробластов, то есть незрелых эритроцитов, еще неспособных разносить кислород. Печень перерабатывает их, выделяя билирубин, от которого желтеет кожа. Никто не знал, почему так получается. Диагноз распространенный: только в Соединенных Штатах с 100 миллионами населения эритробластоз убивал за год до 10 тысяч младенцев, в основном белых. При легкой форме помогало переливание крови, которое сделали и Алану Дарроу.
Желтизна исчезла, но Алан ослабел так, что не мог сосать грудь. Его начали кормить смесью. Рут возмутилась: ее молоко должно сделать ребенка сильнее, искусственники же вялые. В бутылочку Алана стали наливать грудное молоко его матери. Ребенок вроде бы выздоравливал, но едва Рут сказала мужу-физиологу: «Кажется, наш малыш выкарабкался», – Алану стало хуже. Его рвало, он больше не мог есть и с трудом дышал. Через два дня наступила мучительная смерть.
Протокол вскрытия: печень и селезенка увеличены, в них обнаружена масса эритробластов, мозг серьезно поврежден, череп заполнен кровью (непосредственная причина смерти). Несчастная Рут чувствовала, что сама загубила мальчика своим молоком и что не будет ей покоя до тех пор, пока она не родит снова. Но сначала надо понять, как справиться с желтухой.
Быт семейства Дарроу изменился. Из супружеской спальни Рут переехала в прихожую – под тем предлогом, что там стоял телефон, а к больным детям часто вызывают по ночам. На самом деле миссис Дарроу потеряла сон: ночами она читала и думала о желтухе, а днем на работе обсуждала свои мысли с коллегами. Вернее пыталась обсуждать, потому что, завидев ее издали в больничном коридоре, врачи сворачивали в сторону или прятались на лестничной клетке, лишь бы не вступать в бесплодные разговоры. Это же помешательство – ну куда рожать после сорока с таким диагнозом? Желтуха, сопровождающая эритробластоз или гидропс (та же патология, начинающаяся еще в утробе матери), щадила старшего ребенка. Но раз проявившись, она уже не оставляла семью и тяготела над ней проклятием. Ничего тут не поделаешь. В общем, слушать поток сознания Рут могли только ее старшая дочь да единственная подруга. «Как быть, – жаловалась им Дарроу, – если я могу думать только вслух?»
За два года она изучила все написанное о желтухе новорожденных со времен Гиппократа и сформулировала собственную теорию. Дарроу рассуждала так: раз во время патологической беременности никаких особых симптомов мать не ощущает, это не ее болезнь. Из тканей ребенка даже при самой легкой форме всегда страдают эритроциты. Такую избирательность поражения можно объяснить только тем, что материнский организм вырабатывает антитела против эритроцитов плода. Рут опубликовала о своей догадке статью в медицинском журнале. Говорливость и тут подвела: работу никто не стал читать, потому что она получилась слишком длинной – 40 страниц! По тем временам для сообщения о важном открытии и даже для теории это было чересчур.
Но в чем причина конфликта матери и младенца? Дарроу отбросила мысль о различии групп крови: желтуха начиналась, даже если по известной тогда типологии AB0 у матери и плода была одна группа. Что бывают и другие типологии, знал только один человек. И этот человек дал обещание молчать.
Звали его Филип Левин. В 1920-х гг. он работал в Рокфеллеровском институте под руководством отца гематологии Карла Ландштейнера, который открыл группы крови. Ландштейнер был чудак. В лаборатории просто бог, но за ее пределами – затравленный и робкий субъект. Переехав из Европы в Штаты, где на него молились, он все еще вел себя как жертва преследований. Так, Ландштейнер виртуозно играл на фортепиано, но не притрагивался к инструменту, который стоял у него дома. Он говорил: «Стану играть, так соседи тоже начнут, а этого я не перенесу». Ландштейнер думал, что группа крови для каждого организма индивидуальна. Он уже разделил род людской на четыре части, открыв агглютиногены A и B, и мечтал найти другие факторы, чтобы формула крови каждого человека стала индивидуальной, подобно отпечаткам пальцев (заметим, что про ДНК тогда еще не знали).
Так вот, Левин открыл факторы M, N и P, которые не вызывали агглютинации и не имели клинического значения. Ландштейнер чувствовал, что за этим кроется нечто большее. Для такой загадки Филип Левин как исследователь казался простоватым. И когда у молодого человека истек срок контракта с Рокфеллеровским институтом, Ландштейнер не стал его продлевать. На прощание он взял с Левина слово, что тот не будет искать новые группы крови.
