Дома за 10 лет ничего не изменилось, но умиления это не вызывало. Всё те же разговоры: кто как отдохнул да что почем в магазинах. Одно-единственное научное достижение: Карлус Шагас описал трипаносомоз, который по всему миру называют болезнью Шагаса. Впервые появился в Бразилии врач, известный по имени за пределами страны. Бразильский президент Вашингтон Луис назначил Шагаса главой Департамента здравоохранения. Тот сразу же организовал специальное ведомство по борьбе с туберкулезом, для начала в пределах Рио-де-Жанейро, с лечением больных в диспансерах и радиологической службой, которую создавал Абреу.
Эффектный молодой доктор замелькал в светской хронике. Вот он принят в медицинскую академию, вот в Берлине дискутирует о тенях сосудов, вот первая красавица Дулсье Морейра Сезар Эверс влюбилась в него с первого взгляда, бросив мужа-американца. Не успел Абреу жениться на Дулсье, как журнал «Критика» сообщил, что «великий радиолог» перед свадьбой своего подчиненного «отведал» его невесту, 27-летнюю журналистку Силвию Серафин. Которая давно уже его любовница. Известие сопровождалось весьма фривольной карикатурой.
Силвия знала о подготовке материала и накануне просила хотя бы не иллюстрировать его. Пока доктор Абреу ломал голову, что делать, Силвия опять отправилась в редакцию «Критики». На сей раз она по дороге зашла в оружейный магазин, приобрела дамский револьвер «Галан» 22-го калибра и застрелила автора карикатуры. В итоге на Рождество 1929 г., несмотря на мировой экономический кризис, в Рио-де-Жанейро только и говорили, что о личной жизни Мануэла Абреу и оправдательном приговоре Силвии в суде. По счастью, скоро случился государственный переворот, и про доктора на время забыли.
Он с женой объезжал новостройки, подыскивая новую квартиру, и на глазах у Дулсье упал в шахту лифта. Сильно разбился. Жена была на четвертом месяце беременности, от испуга случился выкидыш. Постепенно Абреу понял, что детей у них не будет никогда. И с ним произошло то же, что в сходной ситуации случилось с Генрихом Квинке: Абреу стал усиленно бороться за жизнь пациентов-детей. Ситуация с туберкулезом среди них сложилась чудовищная: рентгенография показывала, что болен уже каждый пятидесятый. В своем бетонном подвале Абреу работал как заведенный при сорокаградусной жаре, но сделать более сорока снимков за день не успевал. Пора было вернуться к идее флюорографии.
Только что появились цинк-кадмий-сульфидные экраны, которые в рентгеновских лучах испускают яркий зеленый свет. Пленка Agfa обычного формата 24 × 36 мм, заряженная в типовую камеру Leica, давала хорошие снимки с таких экранов. Абреу расположил фотоаппарат в 60 сантиметрах от светящегося экрана, загородив от бокового света тубусом, по которому флюорограф узнается и теперь. Все, кроме тубуса, предоставили отделения германских фирм, потому что установка предназначалась для нового Немецкого госпиталя, открытого в Рио-де-Жанейро летом 1936 г. Передовая больница Бразилии строилась на деньги немецкого землячества; Абреу был приглашен туда главным рентгенологом.
Так в июле 1936 г. открылся первый в мире флюорографический кабинет. Как только Абреу доложил о нем на конференции, посыпались заказы. Casa Lohner, дочерняя фирма концерна Siemens в Бразилии, стала производить флюорографы серийно (до 1942 г.).
Оставался вопрос о пригодности флюорографии для поголовной диагностики населения районов и городов. Первый опыт производился с 9 по 21 июля 1937 г. в штаб-квартире Департамента здравоохранения на улице Резенди, 128. За 12 суток были получены прекрасные снимки 758 человек, из них у 42 обнаружился скрытый туберкулезный процесс. Помимо того что так получалось в полтора раза быстрее, чем прежде, флюорография стоила в 20 раз меньше просвечивания.
Немедленно была развернута программа ликвидации туберкулеза в пределах Рио. Начали с двух групп населения, среди которых разносчики инфекции особенно опасны, – с банковских работников и пищевиков. Из 2008 обследованных служащих банков туберкулезные изменения в легких нашли у 6,7 %, а среди 10 457 работников пищевой промышленности больными оказались 3,4 %. За 1937 г. было обследовано 20 000 человек. Смертность от туберкулеза в Рио пошла на убыль в 1945-м, когда флюорографию сделали миллиону человек, то есть половине населения города.
Осенью 1937 г. к Абреу явился Ганс Хольфельдер, самый именитый в мире специалист по лучевой терапии, председатель Немецкого общества рентгенологов. Хольфельдер не особо афишировал свою деятельность в СС (с 1933 г.) и участие в программе принудительной стерилизации умственно отсталых рентгеновским излучением и радием. Он обещал Абреу статьи в немецких журналах, доработку флюорографа силами ведущих немецких фирм и удешевление метода. Поскольку не было оснований не доверять известному ученому, бразилец поделился протоколами, ноу-хау и технической документацией.
За 1937–1939 гг. в Германии вышла всего одна статья Абреу, про его роль в рождении флюорографии немецкие рентгенологи скромно молчали. Хольфельдер сначала воспроизвел тактику бразильца в обследовании личного состава СС (каждый сотый оказался болен и был немедленно исключен), затем при щедром государственном финансировании приспособил аппаратуру для установки в автобусах. Получилось мобильное подразделение, названное «Рентгеновский штурмбанн Управления СС», так что его глава автоматически получал звание штурмбаннфюрера. Под началом Хольфельдера служило 76 «фюреров», 108 «унтерфюреров» и 663 рядовых. В марте 1939 г. они двинулись в Мекленбург и за весну провели обследование 900 000 человек.
Абреу заволновался: немцы не спешили делиться ни результатами, ни технологиями и упорно не упоминали его в своей литературе. В августе 1939 г. Мануэл отплыл в Германию выяснять отношения с Хольфельдером. Не успел корабль пересечь экватор, пришло известие о нападении Гитлера на Польшу. Пароход повернул назад, что для Абреу можно считать большой удачей: Хольфельдер сделал флюорографию оружием массового уничтожения. Его «рентгенштурмбанн» обследовал население оккупированной Польши и выявил 230 000 туберкулезников, из которых 35 000 признали «безнадежными». Гиммлер приказал поместить этих несчастных в особые концлагеря. Их судьба толком не изучена, потому что участники этого преступления не дожили до Нюрнбергского процесса: в декабре 1944 г. Ганс Хольфельдер вместе со своим штурмбанном погиб в боях с Красной армией за Будапешт.
По окончании войны к Абреу пришла всемирная слава. Он трижды выдвигался на Нобелевскую премию и едва успевал с одной международной конференции на другую. Поездка в Данию 1950 г. его поразила: никаких природных ресурсов, а народ живет куда лучше бразильцев. С тех пор Абреу твердил на каждом шагу, что богато могут жить лишь образованные и культурные народы: «Высокая культура несовместима с эгоизмом, нетерпимостью, бряцанием оружием. Дикость как чахотка: ты даже не осознаешь, что болен ею».
Бразилии, говорил он, борьба с невежеством еще нужнее, чем борьба с туберкулезом. Создали тяжелую индустрию, но все равно отстали, потому что сложную технику делают сложные люди. А люди – это единственная в стране материя, удерживающая деньги. Все извлеченные из земли богатства, которые не вложены в людей, улетучиваются за границу. «Так случилось у нас в Бразилии, – заключал Абреу, – и такая же драма повторится на нефтяном Ближнем Востоке».
