— Вот-вот, отправится к своему покровителю. За что его любит царь?
— Не могу понять. — Эвтидем вытянулся на спине, заложив руки за голову. — Выяснить бы, есть ли у него долги...
— Уже выяснил. Нет. Пока.
— Вот если бы он стал гипомейоном
[58]... Для него это — хуже казни. Ты бы смог так сделать, Поликрат?
— С твоей помощью. Должно быть, пора объявлять войну илотам, священную и тайную, не так ли, эфор?
— Пусть шагает пентеконтер к Коринфу, — вещал в потолок сотрапезник. — А вернётся — не сможет даже взнос в сесситию сделать со своего пустого клера! Правда, ему поможет Клеомброт.
— Придумаем, как удержать на это время царя подальше от Спарты.
Вновь заработали мощные челюсти, лилось вино в могучие глотки, способные рёвом перекрыть шум урагана. Эвтидем догадывался, что судьба своевольного Эгерсида — ещё не всё, ради чего влиятельный архонт пригласил его и устроил такое угощение. A-а, вот оно!
— Ты ведь знаешь, дорогой друг, я всегда добросовестно исполнял литургии. В минувшем году на мои средства построена и оснащена быстроходная триера! Буду делать всё, что от меня зависит, и впредь. Но дела идут всё хуже. Здесь, — Поликрат неопределённо мотнул головой, — за труд моих рабов предлагают только железные прутья. Над этой «монетой» давно смеются во всей Элладе.
— Но есть специальное постановление Герусии. Тебе разрешено торговать — не оружием, конечно, — с другими городами.
— Много ли получишь за медный таз для омовения ног или какой-нибудь треножник? Выручка не окупит даже пищу, что съели изготовившие их рабы. А доставка готовых изделий? А во что обходится содержание моих людей в чужом городе, пока они распродадут весь товар? Уж лучше отдать его за бесценок перекупщику — тоже прямой убыток, зато хлопот меньше, — печальным голосом объяснял Поликрат начинающему скучать гостю трудности на пути ремесла и торговли. — Видно, суждено мне распродать рабов и закрыть мастерские, жить доходами моего клера... Только тогда уже не смогу я построить для родного города быстрый корабль, не снаряжу его воинов угодным Нике оружием!
— Чего же ты хочешь, Поликрат? — с лаконской прямотой спросил Эвтидем.
— Продать некоторое количество оружия за пределами Спарты.
Откровенность архонта заставила гостя невольно вздрогнуть, хотя он и подозревал, куда клонит щедрый хозяин.
— Знаю, — продолжал тот, предупредив попытку Эвтидема высказать своё отношение к коммерческим проектам старого эпибата, — ты скажешь, что закон запрещает подобные сделки. Но только потому, что отменная лаконская сталь может обернуться против Спарты. Если же оружие будет отправлено далеко... очень далеко от Эллады, то дух закона будет соблюдён.
Архонт бросил взгляд на гостя: согласен ли он с его мыслями или только прикидывается простаком? Лицо Эвтидема было непроницаемо серьёзно — словно и не на пиршественном ложе!
— Так чего же ты хочешь от меня, Поликрат?
— Мои мастерские хорошо поработали в последнее время. Скопилось немало мечей, панцирей, шлемов, наконечников копий и другого. Есть возможность выгодно продать всё это. Но необходимо выполнить всё в тайне — обоз с оружием должен быстро и беспрепятственно прибыть в Гифий
[59], там груз следует немедленно перенести на ожидающий корабль, после чего тот сразу же выйдет в море. Влияние эфора должно оградить повозки от досмотров. Разумеется, его вознаграждение будет соответствующим. Здесь, если повезёт, добыча составит не менее трёх тысяч драхм
[60].
— Для тебя, Поликрат?
— Для тебя, Эвтидем!
— Огромная сумма, — не смог скрыть изумления эфор.
— Я не стал бы тревожить тебя из-за мелочи.
— Всё же... всё же... поверь, мне хотелось бы помочь, но...
— Но я понимаю тебя. Не стоит спешить с ответом. Подумай, не будем больше говорить о делах; мы совсем забыли о том, что надо есть и пить. Харикл, принеси другого вина, того, что я получил из Лидии в засмолённой амфоре.
Богатство, конечно, привлекательно — думал Эвтидем, — можно иметь дом как у Поликрата, пить такое же вино, а при случае — выйти из затруднительного положения, как Лисанорид. С другой стороны, приобретая серебро путём, предложенным гостеприимным хозяином, можно вызвать именно этот нежелательный случай... Тогда — прощай пост эфора, которым так гордится не только он, Эвтидем, но и весь его род. Вместо чести и уважения — позор. В глубине души Эвтидем завидовал гармостам, подчас полновластным хозяевам в городах — союзных Спарте или оккупированных её войсками. Их положение позволяло практически законным (то есть таким, на который закрывают глаза эфоры и Герусия) способом сколотить приличное состояние. Сам же он не успел побыть наместником Спарты. Ни в одном мало-мальски доходном местечке — этому, как ни странно, помешало возвышение, выведшее недавнего полемарха
[61] на вершину общественной пирамиды. Эфор объяснял его благоволением богов; и вот, оказывается, один из милостивых к нему олимпийцев расположился на пиршественном ложе по соседству.
— Забудем о делах, довольно утомлять себя заботами, наоборот, отдохнём от них, — рокотал Поликрат и потчевал гостя. Кажется, ничуть не огорчён отказом Эвтидема.
— Память об Элевсине, — говорил хозяин, заметив, с каким интересом разглядывает гость кувшин, формой и цветом удачно вписывающийся в обстановку комнаты. — Побудь некоторое время один, полюбуйся этими сосудами. Харикл!
Рука олимпийца охватила талию юноши, помогавшего ему покинуть пиршественное ложе, затем скользнула ниже; так, крепко прижимая к себе раба, архонт вышел из комнаты.
Расширив ноздри, Эвтидем вдохнул благоуханную волну, донесённую лёгким движением воздуха; оно же заставило его обернуться. Женщина, чьё тело просвечивало сквозь полупрозрачное фиолетовое одеяние, казалось, вышла из тени. Ещё полшага стройной ноги, обвитой почти до колена тонкими серебристыми ремешками сандалий на высоких каблуках — такие носят женщины Крита — и красавица ступила в золотую сферу света лампиона. Миг — и высокая затейливая причёска превратилась в сверкающий искрами густой водопад иссиня-тёмных волос, представив новые грани той красоты, чью загадку силился постичь ошеломлённый эфор.
Эвтидем заворожённо следил за пластичными, грациозно-хищными движениями. Потянувшись на ложе, он попытался поймать фею ночи, но та легко, танцуя, избежала объятий и оказалась за спиной эфора. Словно почувствовав, что нетерпение высокопоставленного гостя может перерасти в раздражение, незнакомка оказалась рядом. Эфор подхватил её на руки, такую не похожую ни на крепких, хорошо сложенных, но грубоватых спартиаток, ни на тех смятенных, с маской ужаса на лице женщин, которых силой брал он в захваченных городах, ни на скучных в своей покорной готовности к услугам домашних рабынь.
