Ждать пришлось недолго: Лаг, превозмогая боль недавних ран, присоединился к товарищам и взял Ксандра под свою опеку. Она выражалась главным образом в том, что он нещадно гонял юношу, заставляя его поднимать тяжести, до изнурения бегать в полном вооружении, награждал шлепками за неправильно выполненные гимнастические упражнения. А уж верховая езда... при каждом ударе о твёрдую землю приходилось утешать себя тем, что до желанной цели одним падением меньше.
Прошло какое-то время, и Ксандр, ещё не принимая участия в постоянных состязаниях молодых македонян между собой, уже с интересом следил за удачным захватом или броском в борьбе, оценивал посадку всадника и умение владеть копьём, а когда его приятель Лаг в схватке на деревянных мечах одерживал победу, выражал ему своё восхищение.
— Ничего особенного, — однажды ответил чувствительный к похвале молодой человек. — Вот в подвале у Эпаминонда сидит пленный спартиат, его стерегут самые сильные гоплиты, так это настоящий мастер меча. Говорят, в битве при Левктрах он стоял на горе трупов, и потребовалась катапульта, чтобы сбить его оттуда.
— Пленный спартиат? Не знаешь ли ты его имени?
— Нет, говорю же тебе, в подвале караул, а прочная дверь закрыта изнутри. Раньше пленного выводили погулять в сад, но в последнее время он что-то не показывается.
— Вот что... Я видел здесь тяжеловооружённых воинов, но принял их за охрану Эпаминонда.
— Эпаминонда? У него нет охраны. Беотарх считает, что хорошему правителю нечего защищаться от своего народа, а от врагов его защитит сам народ. Ты всё равно узнал бы о пленнике, но предупреждаю, Эпаминонд не любит, когда к нему проявляют интерес.
Ксандр запомнил слова приятеля, но что может быть привлекательнее тайны? Другое дело, что такова воля Эпаминонда, чьим заботам поручил его учитель, да и заведённый распорядок оставляет время только на сон. Он постоянно среди новых товарищей, где каждый на виду у всех. В то же время Ксандр нигде, даже в стенах Академии не чувствовал такого внутреннего покоя, и вскоре понял, почему.
Из глубин памяти предстаёт жестокое лицо Лисикла, свирепая злоба его агелы... Волчья стая, одержимая жаждой убийства. Только сейчас он увидел силу, способную остановить стаю, защитить от волчьих зубов. Увидел её в весёлой ярости вступившего в неравную схватку Филиппа, в беззаветной отваге Лага, в молодом задоре знатных македонских юношей, принявших его, спартанского илота, в свою среду.
Однажды, ещё ухаживая за раненым, Ксандр, слышал, как Филипп беседовал со старым слугой, ведавшим хозяйством заложников:
— Итак, за нами ещё восемьдесят драхм долга. Возьми, здесь сто двадцать шесть, я взял их у убитого заговорщика. Долг верни сейчас, иначе к тому времени, как пришлют деньги из Македонии, проценты нарастут ещё больше. Останется всего сорок шесть, а ведь пятерым нужны новые хитоны — старые совсем износились, да у разини Агапита украли плащ на рынке...
— Но ведь никто не жалуется,— отвечал прижимистый эконом.
— И не будет жаловаться, но я хочу, чтобы моё окружение выглядело прилично.
Ксандр взял свой кошель серебра, богатство, о котором ни он, ни кто-либо из его односельчан не смел и мечтать, и отнёс царевичу.
— Эти деньги — твоя законная военная добыча, — сказал Филипп, глядя на юношу серьёзными глазами, и я могу принять их только в долг. Не обещаю вернуть его тебе скоро, но когда-нибудь верну. С процентами, — и вместе с экономом отправился покупать новых лошадей взамен убитых.
Лаг поступил со своей долей точно так же, оставив лишь несколько монет: среди храмовых проституток-иеродул у него были подружки, которые тайком от надзиравшего за их промыслом жреца помогали юноше остудить жаркую кровь.
— Хочешь, я и тебя познакомлю, — говорил он Ксандру, — ты хорош собой, с таких даже денег не берут.
Ксандр отмалчивался. Да, ему знакомы и внезапное волнение, и стук сердца, и сухость в горле, но о своём первом опыте он предпочитал не вспоминать.
Хозяйка убогой придорожной гостиницы, где они с учителем решили отдохнуть, была намного моложе своего высохшего мужа, но и намного старше его, Ксандра. Она следила за юношей горящими глазами, а улучив момент, схватила за руку и затащила в тёмную щель кладовой.
Юноша растерялся, когда к нему прижалось горячее женское тело. Но вот он уже, словно помимо своей воли, целует её в полные губы, ощущает ладонями упругость тяжёлой груди, линии бёдер, живота. Женщина с глухим стоном повалилась на спину, увлекая за собой Ксандра, торопливо сорвала с него набедренную повязку.
— Сюда, сюда, дурачок, — слушал он прерывистые слова у самого уха, в то время как пальцы её бесцеремонно нашли то, что им требовалось, и направили в нечто тёплое и влажное. Юноша часто задёргался, с удивлением осознавая, что это и есть то самое, что он впервые познал женщину, и тут она, безошибочно уловив опасный момент, решительно исторгла его из себя:
— Не в меня! Хочешь, чтоб я с пузом ходила?
Ксандр понял значение её слов мгновением позже, когда вместе с горячей, упругой и сладкой волной вышли из него страсть и возбуждение. Он стоял, чувствуя, как внезапное ураганное влечение сменяется лёгким отвращением. Противно-мокрый и скользкий хитон липнет к животу, воздух в кладовке стал тяжёлым от запаха кухни, пота и немытого тела.
Женщина неторопливо свела ноги, прикрылась одеждой:
— Да ты ещё совсем сосунок. Весь пеплос мне намочил. Как я теперь выйду? Но ничего, — сладко потянулась она, — из тебя выйдет толк, задатки хорошие! Здесь вода в амфоре, полей мне, скажем, что облились, когда ты помогал мне её нести...
Зенон ничего не сказал тогда, хотя, кажется, всё понял. Но позже... как много чудесного услышал Ксандр о любви от него, а также в стенах Академии!
Низкая любовь, любовь-влечение, животная любовь гаснет с удовлетворением, оставляя лишь чадный дымок. Чувство, свойственное скотине. Недаром прекрасная волшебница Цирцея с лёгкостью обращала вожделевших её мужчин в свиней, ибо скотское начало в них было сильнее человеческого, объяснял философ сокровенный смысл древнего мифа, и лишь Одиссей сумел избежать этой участи, победив в себе скотское начало и оставшись человеком, настоящим мужчиной.
Высокая любовь — это любовь настоящего человека. Некогда жили на Земле страшные существа, четырёхрукие и четырёхногие, с двумя обращёнными в разные стороны лицами. Они ходили колесом, внушая ужас богам, и тогда великий Зевс повелел Аполлону разделить их надвое.
Аполлон воспользовался волосом и разрезал странные существа на две половинки. Разбрелись отныне двурукие и двуногие половинки, мужчины и женщины, по свету; с тех пор суждено им искать друг друга.
Когда встречаются две некогда бывшие одним целым половинки, начинается та самая высокая человеческая любовь, где слиянию тел предшествует чудесное слияние душ, и оно остаётся, волшебное и тёплое, даже когда приходит срок неизменного увядания сил телесных — прекрасная судьба Филемона и Бавкиды
[142] тому пример.
