— Мы располагаем готовыми к бою войсками. Там, в Мегарах. Стремительный бросок к Афинам...
— Опять ты за своё, — усталым голосом возразил Поликрат. — Во-первых, афиняне внимательно следят за этим войском, и вряд ли удастся добиться внезапности. Наших усталых гоплитов встретят свежие афинские силы. Во-вторых, Агесилай болен, нужно назначить нового командующего, а тому — прибыть к войскам, что тоже насторожит противника. Зачем новый командующий, если войска идут домой? Наконец, главное: как идти на Афины, оставив у себя за спиной фиванцев? Они только этого и ждут! Но ты верно определил главным противником Афины: без помощи этого государства Фивы не устоят. Вот только как наказать получше новоявленных союзников беотийцев? — Поликрат смотрел на приятеля, ожидая совета.
К Афинам можно подойти также и с моря, — ответил тот, морща лоб от тяжких раздумий. — Здесь фиванцы им не помогут — слишком мало у них кораблей. Вот и получается, что противник разъединён, и его можно бить по частям! Тем более что мы уже били афинян на море.
— Ты прав, Эвтидем, — удовлетворённо кивнул Поликрат; он получил именно тот совет, которого желал. — Когда мы перекроем морскую хлебную дорогу в Афины, там крепко задумаются, стоит ли ссориться с нами. Думаю, завтра Герусия придёт к тому же мнению.
— Как и коллегия эфоров. Но уже поздно, любезный Поликрат. Я пойду, — Эвтидем встал, прощаясь. — Нужно ещё поразмыслить об услышанном сегодня...
Эфор одиноко шагал по тёмной улице, направляясь к своему большому, но далеко не столь изысканному, как у Поликрата, дому.
Образ Тиры, ненадолго заслонённый важными для Спарты событиями, вновь предстал, как живой, ещё более яркий и пленительный, чем прежде. Странно, после первой встречи он с трудом вспомнил женщину, предоставленную в знак дружбы гостеприимным хозяином. Только несколько дней спустя Эвтидем связал не покидавшее его чувство испытанного удовольствия, приятной лёгкости во всём теле и хорошее настроение со своим визитом к архонту, и под первым попавшимся предлогом повторил его.
На этот раз женщина появилась раньше и даже приняла участие в общей беседе. В первый момент эфор почти испытал разочарование — ни высокого роста, ни крашеных персидскою хной волос, ни громкого смеха и развязных манер, отличавших знакомых ему гетер. Фигура же показалась слишком хрупкой: да, грудь хороша, но где необъятные бёдра и увесистый зад — предметы особой охоты спартанских гоплитов в захваченных городах?
Прошло немного времени, и Эвтидему показалось, что его окутывают прозрачные тонкие нити очарования, на глазах крепнущие, превращающиеся в цепи влечения, из которых уже не вырваться. Да и не хочется вырываться. То, что сначала незаметно обволокло безобидно-прозрачной дымкой, обернулось сладким ядом, проникшим, казалось, сквозь все поры его кожи.
Эфор не пытался понять — да и не смог бы, даже пожелай, — что делает с ним эта женщина. Глядя на Тиру, Эвтидем не верил, что ещё недавно сжимал её в объятиях на ритмично скрипевшем ложе, забыл, что она всего лишь рабыня. Ему хотелось не только обладать ею, но нравиться, волновать чувства.
Мелодичный смех, звучавший в ответ на его незамысловатые шутки, убеждал эфора, что это ему удаётся, и немолодой мужчина ощущал себя Парисом
[87].
Поликрат, искоса наблюдавший за эфором, предложил Тире спеть для гостя, и когда та удалилась за своей лирой, произнёс, откинувшись в кресле:
— Эта женщина — не просто рабыня. Умная и хорошо образованная, она с некоторых пор ведёт мой дом, уверен, способна и на большее.
Несколько песен, исполненных приятным, выразительным, хорошо поставленным, пусть и не очень сильным голосом, лишь усилили восторг Эвтидема.
— Ты ещё не видел Тиру в танце, — говорил Поликрат, прощаясь с очарованным приятелем.
На этот раз не было ни обильных возлияний, ни предложений остаться на ночь.
— Мой яд действует, господин, — обернулась Тира к своему хозяину, когда они остались вдвоём. Ты сам видишь. Мне даже кажется, что для этого, — указала она глазами на двери мегарона, — доза слишком велика.
Женщина оказалась права — уже на следующий день Эвтидем разыскал Поликрата в Герусии и сообщил, что дело с поставкой оружия из его эргастерия в другие — разумеется, дальние страны, такие как Египет — улажено.
— Вовремя, — не скрывал удовольствия архонт, — ведь на меня только что возложили очередную литургию — снова я должен построить и снарядить за свой счёт целый корабль. А где же мне взять деньги? Жду тебя сегодня к себе и постараюсь отблагодарить.
Приём превзошёл все ожидания. В тот вечер сладострастный восточный танец Тиры вызвал в нём неизведанные прежде, ни с чем не сравнимые порывы чувств.
С последними звуками мелодии архонт, встретившись взглядом со своей рабыней, знаком велел оркестру удалиться, а затем и сам оставил зал. Тира мелкими грациозными шажками египетской танцовщицы приблизилась к изнемогающему в кресле эфору. Потемневшие до глубокой синевы глаза гипнотизировали добычу.
Эвтидем не уснул в ту ночь ни на миг. Солнечные лучи уже пробивались сквозь складки тяжёлых портьер, а эфор всё ещё ласкал это волшебное тело, не в силах оставить ложе, где — он сам не отдавал себе в этом отчёта — впервые узнал, что может дать женщина мужчине. Он, привыкший силой брать женщин в завоёванных городах — кулаком по голове, если сопротивляется, и на пол её же разорённого дома — или с пренебрежением принимать купленную за деньги близость гетер в городах союзных, старался быть нежным сейчас — по крайней мере настолько, насколько это ему удавалось.
Проводив эфора, Тира показала Поликрату многочисленные красные и синие пятна на своей гладкой, как полированный мрамор, коже:
— Дорого же мне обходятся твои планы, хозяин.
— Свобода тоже стоит недёшево, — густое ухоженное серебро бороды и усов шевельнулось в улыбке, — а свобода с деньгами — ещё дороже, — многозначительно произнёс архонт, глядя, как красавица кутается в одеяние из блестящей голубой ткани, с превеликим трудом доставленной из далёкой Серики. — Ты получишь и то, и другое через пять лет, если будешь старательно исполнять все мои поручения. А если выпадет дело, особенно важное и трудное для меня или Спарты (что одно и то же), — то и раньше. Видишь, я забочусь, чтобы ты получила свободу молодой и красивой, смогла завести дом и семью. Вот только кто заменит тебя в моём доме?
— Всемогущий Поликрат без труда найдёт достойную — или достойного. Мне нужны деньги для покупки трав, — Тира протянула архонту клочок исписанного пергамента. — Здесь всё обозначено. Придётся сварить снадобье и пить эту гадость целыми фиалами, иначе рожу ублюдка от Эвтидема, и он станет твоим новым рабом. Подумай только, хозяин, сын эфора — твой раб! — вдруг залилась она смехом.
Эфор же действительно потерял голову, сделавшись в скором времени игрушкой в руках Поликрата. Тира очень хорошо помнила наставления старой левантийки, обучавшей за немалую плату будущих дорогих гетер искусству обольщения. Не прошли даром также уроки трудолюбивого эфиопа, которого хозяйка специально держала для практического обучения девушек. Тира попала в его руки вскоре после того, как за большие деньги была лишена невинности знатным византийским бездельником. Когда мужская сила эфиопа иссякла, он был продан в каменоломни и заменён индусом, настоящим мастером в этой области.
