Взгляд Семелы вызвал в спартиате желание защищать эту женщину, оборонять от невзгод, сделать так, чтобы она была счастлива. Всегда. Умиротворённый, преисполненный тихой радости и неясных надежд покинул он этот приятный дом.
— Я найду тебя, — ещё раз сказала Семела на прощание и поцеловала его, снова подчиняясь порыву и борясь с ним. Поцелуй был быстр, но многообещающ...
В толпе местных жителей узнал он фигурку в голубом покрывале с девочкой-служанкой рядом. В прощальном приветствии взметнулась рука, покрывало спало с головы, блеснули грустью глаза.
— О, Гермес, — подумала Тира, глядя вслед уходящему пентекостису, — почему я на самом деле не богатая вдова с Крита? Но то, что было, было прекрасно, и останется со мной навсегда. Благодарю тебя, Гермес. Домой, Прокна, — сухо бросила она служанке. — Скоро явится купец Антиф. Я должна быть готова к встрече...
Ночью, проводив гостя, Тира поднялась в свою приготовленную ко сну спальню. Отодвинув половицу рядом с кробатосом, она извлекла из тайника бронзовый ключ. Подойдя к тяжёлому бронзовому ларцу, Тира повернула одно из его бронзовых украшений. Затем осторожно вставила в скважину ключ, медленно повернула его и плавно подняла крышку. Под ней обнаружилось сложное механическое устройство, состоящее из небольшого, но мощного стального лука, заряженного короткой, зазубренной, как гарпун, стрелой, зубчатых колёс, реек, рычагов и катушек.
Сейчас, при поднятой крышке, рога лука были ослаблены, а стрела ушла с линии тетивы.
Деревянный ларец оказался лишь обшивкой другого, бронзового, на крышке которого и было смонтировано смертоносное сторожевое устройство. Подняв вторую крышку вместе со страшным механизмом, Тира извлекла из бронзового хранилища закрытый сосуд с превосходной сепией, деревянный цилиндр с винтообразной нарезкой около локтя длиной, полоску мягкой светлой кожи и заострённую тростниковую палочку.
Очистив туалетный столик от многочисленных флаконов, коробочек и баночек, она по спирали намотала кожаную полоску на цилиндр и, обмакнув тростинку в сепию, начала писать с левого края цилиндра, там, где меткой было обозначено начало текста, вдоль его оси: «Моему господину благородному Поликрату привет!
Радостная весть: на Дионисиях мне удалось познакомиться с купцом Антифом. При этом я чуть не погибла от рук вакханок — спас пентеконтер Эгерсид. Знаю, ты считаешь его недругом, поэтому (всё равно Никерат сообщит хозяину о каждом её шаге, подумала Тира) решила присмотреться и к нему. Купец Антиф сам просил о встрече. Чувствую: сердце его дрогнуло. Но человек он осторожный и — вижу — опасный. Подробно расспрашивал о моём происхождении, о покойном муже, Крите и деревне Левкопетры, где, как ты помнишь, имение моего мнимого покойного мужа. Опасаюсь проверки. Вижу, как женщина вызываю немалый интерес Антифа. Кажется, я кого-то напоминаю ему. Уверена, начнёт домогаться меня, едва развеются его опасения.
Образ жизни знатной женщины, который я веду здесь, требует больших расходов. Данные тобой деньги подходят к концу. Прошу, помоги.
Прощай, твоя верная рабыня
Тира».
Свернув кожаную полоску в кольцо, она убрала скиталу
[94] с остальными принадлежностями в ларец и, взведя сторожевое устройство, заперла его.
Трижды дёрнула за шнур звонка.
— Возьми и немедленно отправь господину, — протянула Тира уложенное в запечатанный пенал послание вошедшему Никерату.
Ещё до рассвета всадник с пропуском от городских властей сорвётся в путь и, погоняя коня, повезёт покрытую бессмысленным набором букв кожаную полоску в Спарту. Там Поликрат обернёт ею точно такой же, как у Тиры, цилиндр и прочтёт письмо...
IX
Большой зал Кадмеи был прохладен и сумрачен. Неяркий свет осеннего солнца, сочившийся сквозь узкие стрельчатые окна, иссякал.
Факелы в древних бронзовых кронштейнах, помнивших самого Кадма
[95], ждали своего часа.
Возвышение, где когда-то стоял трон первого повелителя Фив, а ещё недавно восседал спартанский гармост, было очищено — кресло, с которого наместник диктовал свою волю послушным олигархам, выбросили после возвращения демократии.
Древние строители хорошо знали своё дело — слово, произнесённое там вполголоса, было слышно любому из сидевших на длинных тяжёлых скамьях, установленных вдоль каменных стен. Тем более слово Пелопида, не умевшего говорить шёпотом.
— Боги милостивы к Фивам, — вещал он членам Совета, — ибо даже такой военачальник, как Агесилай, ныне ни с чем ушёл из Беотии. Правда, он опустошил наши поля. Но боги, вселив безумное честолюбие в спартиата Сфодрия, побудили его напасть на Афины. Тем самым он невольно доставил нам сильного союзника, а наши сторонники в этом городе смогли обеспечить нам помощь деньгами! Вы знаете, как они нужны, ведь на закупку хлеба ушло немало! Доставка хлеба из Пагас была делом важным и нелёгким. Здесь мы видим новое доказательство милости богов — выполняя эту задачу, Эпаминонд был коварно захвачен в плен развратным Алкетом, спартанским гармостом Орея. И что же? Он не только освободился сам, но изгнал из города спартанский гарнизон, помог установлению там демократии и доставил нам нового ценного союзника!
При этих словах взоры присутствовавших невольно обратились к Эпаминонду, невозмутимому, словно речь шла не о нём.
— Но известно, — продолжал Пелопид, — боги карают ленивых и нерадивых. Они отвернутся от нас, если мы удовольствуемся лишь достигнутым! Вот почему нам следует, используя успех, уже этой зимой распространить гегемонию Фив на всю Беотию, помогая гражданам её городов свергнуть проспартанские олигархии! Освобождённые города, где восторжествует демократия, станут нашими союзниками, и тогда Спарте придётся отказаться даже от мысли о новом вторжении! Время удобное — силы противника разбросаны, до весны он не сможет обрушиться на нас всей тяжестью. А потом будет поздно! Наши мужчины не дали спартиатам одолеть себя и поверили в свои силы. Наша молодёжь — будущее государства — постоянно занимается воинскими упражнениями, растёт сильной, пылкой и смелой. Нельзя дать угаснуть загоревшемуся в людях огню! Итак, я предлагаю зимний поход в Беотию, на запад; с востока нас обеспечат дружественные Афины!
Резким движением поправив гиматий, Пелопид закончил пылкую речь и сел на место.
— Нет смысла спорить с Пелопидом по существу предложения, — говорил следующий оратор, — ибо по существу он прав. Но задумаемся, какие трудности предстоит преодолеть для достижения этой цели, и равны ли им наши возможности? Наш друг Эпаминонд любит сравнивать деньги с воинами, говоря, что деньгами воевать проще и выгоднее, чем людьми. А ведь наши деньги — большей частью афинские. Хорошо ли воевать чужими воинами, не подведут ли они в ответственный момент? Зимний поход также оторвёт от труда свободных граждан; следовательно, налоговые поступления в казну будут невелики. Между тем я не думаю, что самые суровые испытания миновали нас. Кто знает, не обрушится ли весной Спарта всей своей тяжкой силой, устранив Афины и остальную Элладу? Надлежит также тщательно взвесить и эти обстоятельства, прежде чем принимать окончательное решение.
