— Не я произнёс это слово, — ответил Агесилай, давая понять, что приём окончен.
Серьёзны, даже мрачны были вышедшие из дворца фиванцы.
— Итак, мы потерпели неудачу, — голос обращался ко всем вместе и к каждому в отдельности.
— Отчего же? — воскликнул Эпаминонд. — Теперь, по крайней мере, враг не застигнет нас врасплох. Но поспешим: быть может, уже скачут гонцы с приказом для войск Клеомброта.
Дерзость Эпаминонда была подобна факелу, поднесённому к горючей массе антифиванских настроений. Они вспыхнули и, умело раздуваемые заинтересованными силами, быстро охватили Спарту пламенем военной ярости. Не было больше сторонников морской или сухопутной войны — были только сторонники войны, единые в своём порыве наказать Фивы!
Эпаминонд ошибался, полагая, что приказ о начале боевых действий уже отправлен Клеомброту. Решение о вторжении в Фиваиду подлежало утверждению Народным собранием, а его нужно было подготовить.
Спартанский командующий сам проявлял нетерпение и, узнав о результатах переговоров, потребовал чётких предписаний относительно дальнейших действий. Медлить больше не стоило, тем более что общественное мнение, с точки зрения сторонников войны, было самым благоприятным.
Улицы города кипели оживлением, а дворец Агесилая до самого рассвета был освещён огнём факелов. Правители Спарты прекрасно понимали, что в голове больного царя давно уже выношен лучший из замыслов будущей войны против Фив, а потому именно его резиденция стала центром организации вторжения.
По ведущим к дворцу улицам сновали посыльные, готовились в дальний путь гонцы. Некоторые из них уже скакали по ночным дорогам в союзные города, а также в порты — везли предписания для капитанов кораблей о готовности к приёму на борт войск и выходу в море.
Инструкции для Клеомброта составлялись под личную диктовку Агесилая, и при этом ему с неподдельным пылом помогал не кто иной, как архонт Поликрат!
Под утро царю доложили, что прибыл бывший полемарх Сфодрий и просит принять его. Агесилай нахмурился — чего ещё хочет этот честолюбец, виновник ненужного раздора с Афинами?
Старый вояка был облачен в боевые доспехи и алый плащ. Свой шлем, лишённый пышного султана полемарха, он держал в руке.
— Позволь мне, царь, выступить в поход и присоединиться к войскам Клеомброта. Я обещал тебе искупить вину и сделаю это, сражаясь, как рядовой боец. Пятнадцать старых товарищей, чей возраст даёт им право не участвовать в военных предприятиях за пределами родины, тоже хотят следовать вместе со мной. Вот список, — Сфодрий ловко извлёк из-под шлема свёрнутый в трубку лист пергамента и протянул его Агесилаю.
— Иди, Сфодрий. И возвращайся со щитом или на щите, — ответил царь.
Солнце ещё не взошло, а небольшой отряд старых воинов уже пылил по дороге на Сикион. Вслед за этим отрядом рвались сотни и сотни спартиатов, от зелёных юношей до убелённых сединами мужей. Эфоры не испытывали трудностей с формированием дополнительных контингентов...
Поликрат возвращался домой довольный. Лук заряжен, тетива натянута, стрела направлена в сердце Фив...
Из полумрака мегарона раздался взволнованный голос Никерата:
— Господин! Согласно твоему повелению я отыскал и этой ночью доставил сюда пропавшую Тиру!
XV
Месяцы счастья сжались в один день, и день этот оказался таким коротким!
Тира изначально знала, что расплата неминуема, но ничего не могла поделать с собой. Неведомая, роковая сила направляла каждый её шаг с тех пор, как Никерат обмолвился о предстоящем походе Эгерсида в Орхомен.
Слуги в последнее время привыкли не задавать лишних вопросов, и только между собой удивлялись быстроте сборов. Лишь вольноотпущенник Никерат спросил, к чему такая спешка, если путешествуют они всё равно раздельно от Антифа.
— Тонкий женский расчёт, — лукаво улыбнулась Тира, — глава фиванских лазутчиков увлечён настолько, что я могу выйти за него замуж. Что бы вы стали делать тогда?
— Хозяин разберётся, что делать, — ответил Никерат.
Фраза была сказана безобидным тоном, но женщина почувствовала угрозу.
Путь от Мегар до Эги был проделан с завидной быстротой. Сразу же была нанята барка, Тира со своей небольшой свитой переправилась через залив и в тот же день сошла не землю Булиды. Там уже ходили тревожные слухи об опасности со стороны фиванцев, но любовь заставила Тиру забыть обо всём, и путешественники двинулись через Дельфы на Орхомен.
В конце концов Никерат настоятельно предложил Тире сойти с главной дороги и подождать в укрытом месте — необходимо разведать, что происходит впереди.
Люди обрадовались нечаянному привалу, принялись закусывать сами и задавать корм животным, а Никерат ускакал на единственной верховой лошади. После долгого отсутствия он появился по-настоящему взволнованным.
Фиванцы! Большое войско! Вот что: надо переждать здесь остаток дня, ночь, день и ещё ночь. Такое войско пройдёт нескоро! Иначе — плен.
Люди приуныли: работорговый рынок означал прощание с надеждой на свободу и деньгами за верную службу Поликрату. Тира же была озабочена только неприятной задержкой.
— Вот что нам следует сделать: пойдём вперёд, но только боковыми тропами, в стороне от главной дороги. Шансов на встречу с фиванцами будет не больше, чем здесь, зато быстрее минуем опасность! — предложила она.
Никерат после недолгого спора уступил, и процессия вновь двинулась в путь. Плохая дорога превращалась в тропу, местами исчезала совсем в зарослях жёсткого кустарника.
Нападение было внезапным и резким, а схватка свирепой. Она грянула топотом ног, короткими надсадно-злобными криками, руганью, звоном и стуком оружия, воплями раненых и стонами умирающих.
Поликрат мог бы гордиться своими рабами — они бились с превосходящим противником, не прося пощады.
Прокна с белым перекошенным лицом дрожала в углу паланкина. Сердце Тиры билось лихорадочно, как у пойманной птицы, но разум работал быстро и чётко.
Дерутся уже рядом. Значит, нападающие одолевают. Сейчас её с Прокной вытащат из паланкина и будут долго насиловать прямо в пыли дороги, среди тел убитых и умирающих спутников. Потом их или убьют, или бросят на съедение диким зверям, или продадут в новое рабство.
Ну, нет! Ненависть и презрение к тем, кто протянет сейчас к ней свои грязные лапы, обожгла пламенем. Тира сжала серебряную рукоятку бритвенно-острого сирийского кинжала и подобралась, как кошка перед дракой.
Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Разгорячённое дыхание победителей слышно совсем близко. Кто-то решительно откинул полог паланкина...
Тира едва успела остановить руку, готовую нанести смертельный удар. Это лицо над остриём кинжала... лицо того, кто заставил её рвануться в это безумно опасное путешествие. Оружие выпало из бессильно повисшей руки... Тира пришла в себя на красном плаще лохагоса, постеленном близ места недавней схватки. Эгерсид сидел рядом, заботливо поддерживая её голову ладонями.
