Эвтидем опытным глазом отмечал малейшие недостатки в действиях, состоянии вооружения и снаряжения. От него не укрылась даже отлетевшая застёжка кнемиды
[37] на ноге воина третьей филы первой эномотии. К сожалению, первого, а не второго пентекостиса, которым командует Эгерсид. Впрочем, эфор понимал — публичная придирка к такой мелочи только повредит ему самому; лохос укомплектован зрелыми бойцами, отнюдь не вчера познакомившимися с военным делом. Они вдоволь позубоскалят над государственным мужем, не сумевшим увидеть в прекрасно подготовленной части ничего, кроме расстёгнутой поножи, и разнесут слух об этом по городу — глядите, какого эфора выбрали на свою голову! В следующий раз не будьте глупцами, смотрите в оба!
Вновь эта противная горечь во рту: достаточно лишь вспомнить об Эгерсиде, чтобы вызвать желчь. Стоявшая позади свита не видела, как искривилось лицо эфора, как сверкнули злобой его глаза. Эвтидем не задумывался прежде, из-за чего и когда поселилась в его сердце ненависть к Первому мечу Лаконии.
Зависть? Ему ли, одному из первых лиц государства, завидовать командиру пентекостиса, и только потому, что тот хорошо знает своё дело? Пусть его любят воины, но степень влияния на решение важных вопросов Эвтидема несравненно выше. Богатство? Всем известно, как скромно живёт Эгерсид, в то время как только советы друзей, рекомендовавших не пренебрегать памятью обветшавших спартанских добродетелей, помешали эфору воздвигнуть настоящий дворец вместо нового дома. Знатность? Род Эгерсида не древнее, чем род Эвтидема, среди предков которого было немало известных военачальников и государственных мужей.
Слава? Эвтидем успел хорошо поработать мечом в последней войне, и недаром Герусия
[38], да и сам царь Клеомброт ценят его как опытного полевого командира. Эгерсид же до сих пор участвовал только в нескольких мелких стычках — правда, удачно. Известность он получил главным образом из-за своих побед в состязаниях.
Дед Эгерсида был архонтом
[39], членом Герусии. В прошлом доблестный воин, он щепетильно исполнял законы Ликурга
[40] сам, и видя в них основу могущества Спарты, требовал того же от других, сурово обличая провинившихся. При этом сварливый старец совершенно не обращал внимания на положение нарушителя в иерархии Спарты, чем раздражал многих.
Достаточно было архонту узнать, что кто-то обедал дома и пропустил сесситию
[41], как он разражался яростным монологом. Самое малое, чего заслуживал, по его словам, такой нарушитель — это полёта со скалы в ближайшую пропасть, ибо в отступничестве от обычаев предков таились залоги будущих военных поражений Спарты.
Остальные члены Герусии, сбросив сладкую дрёму, принимались дружно клеймить несчастного, который и сам уже был бы рад, махнув на всё рукой, разбежаться и прыгнуть с пресловутой скалы, лишь бы избавиться от ядовитых старцев и поднятой ими волны всеобщего осуждения. Грозные архонты шли густой фалангой на нарушителей, но под влиянием разных причин — старая дружба, взаимные интересы, угрозы — атака в защиту спартанских добродетелей быстро захлёбывалась.
В конце концов неутомимый поборник буквального исполнения заповедей Ликурга понял, что главная угроза лаконским доблестям исходит вовсе не от мелких нарушителей обычаев славных предков. Потрясённый открытием, воззвал он к своим товарищам, и лучше бы этого не делал! Как быстро превратился он из обвинителя в обвиняемого, услышав, что самая большая угроза Спарте исходит от него самого, вечно вносящего разлад в её святая святых — Герусию!
Старому воину пришлось отбиваться от града обвинений, и вскоре возмутитель спокойствия удалился от общественной жизни в своё жилище, где и пребывал до последовавшей вскоре кончины.
Его сын — отец Эгерсида — унаследовал небольшой клер
[42], тяжёлые медные доспехи и хмурое, недовольное выражение лица. Он быстро достиг должности пентеконтера, на которой и был остановлен, ибо никто из архонтов не желал терпеть его дальнейшего возвышения.
Война не позволяла суровому воину бывать в родном городе часто и подолгу. Зато приходили вести о его подвигах во славу отечества. Но он специально прибыл в Спарту женить сына, чтобы тот смог встать в настоящий воинский строй
[43]! Мечта Эгерсида сбылась, как только он стал отцом здорового, крепкого мальчика. Молодому воину пришлось скрестить оружие с противником не в великой битве, как он грезил, а в небольших схватках, по сути, не оказавших никакого влияния на ход войны. Зато именно такие боевые столкновения дали ему возможность проявить свои бойцовские качества. Об Эгерсиде заговорили как об отважном, умелом воине, а вскоре и способном младшем командире, достойном сыне своего отца, популярность которого возросла настолько, что архонты были вынуждены пересмотреть — по крайней мере внешне — отношение к наследнику сварливого старца. Казалось, ещё немного — и слава древнего рода воссияет с новой силой; но тут донеслись вести о трагедии при Лехее
[44]. Имеете с едва живым отцом домой привезли его иссечённый щит. Четырнадцать ран покрывали ещё недавно могучее тело, и одна из них была нанесена сзади
[45]!
К счастью, царь Агесилай провёл тщательное расследование обстоятельств ранения и вынес оправдательное заключение, что спасло самого раненого и его семью от презрения.
Но свидание со смертью не прошло даром: вместо сильного мужчины Эгерсид, вернувшись, встретил старика с высохшими руками и ногами, согбенной спиной, сотрясаемой жестоким кашлем грудью. Выражение лица было уже не хмуро-недовольным, а просто горестным. О возвращении в строй не могло быть и речи. Бывший пентеконтер занялся, наконец, домашними делами и хозяйством, почти переставшим давать доход. В это время подолгу беседовал он с сыном. Из его речей вытекало, что битва при Лехее была проиграна вовсе не потому, что бывшие там воины не до конца исполнили свой долг, а из-за того, что военная организация Спарты устарела. И её надлежит изменить, дабы избежать в будущем подобных поражений и неизменно следующего за ними упадка общества!
Так он объяснял происходящее и членам Герусии; старцы, пригретые солнечными лучами на мраморных скамейках, сонно кивали головами. Привлечь его к суду? Нет, не стоит. Сейчас у болтуна не так уж много слушателей, на суд же сбегутся толпы, а ему только этого и нужно.
