Оттеснив вступивших с ними в бой стражников, они подобно щупальцам гидры проникли в близлежащие улицы, обшаривая дома, избивая беззащитных и насилуя женщин.
Между тем начальнику гарнизона удалось собрать и построить своих воинов у арсенала близ порта; немногим более двух сотен, но это были эпибаты, морские пехотинцы из команд стоявших в гавани фиванских боевых кораблей.
Хорошо вооружённые и закованные в броню, они быстрым шагом двинулись навстречу приближающемуся гулу насилия. К ним присоединились сотни вооружённых горожан, ещё сотни способных носить оружие кревсийцев толпились у арсенала, торопливо помогали друг другу застегнуть панцирь или приладить поножи и спешили в бой за свой очаг.
Лёгкие пехотинцы и всадники врага, занятые грабежом, беспощадно уничтожались на месте. Вскоре под натиском эпибатов и горожан захватчики устремились к воротам. Спартанские командиры предприняли самые жестокие меры, чтобы остановить бегущих, но задержать их удалось только у выхода из города. Ни о каком строе не могло быть и речи — получилась пробка из живых тел у ворот.
Начальник кревсийского гарнизона правильно определил направление атаки: не отвлекаясь на уничтожение всего противника, он вёл своих эпибатов к заветным тяжёлым створкам сквозь массу перемешанных со всадниками скиритов.
Последние уже израсходовали запас метательных копий, а их ножи и лёгкие плетёные щиты были неважной защитой против одетого в доспехи противника.
Вопли бессильной злобы и ужаса, заглушающие грохот и лязг оружия. Свирепо сверкали из-под шлемов глаза морских пехотинцев, в стремительном замахе взлетали и с хряским стуком опускались их мечи, и кровь лаконцев брызгала на доспехи. С боков — ибо у толпы скиритов и всадников не было флангов — наседали злые, как осы из развороченного гнезда, горожане.
Вот уже ни личный пример, ни угрозы, ни даже оружие спартанских командиров не могут более сдержать избиваемых. Разом дрогнув и сломившись, устремились они прочь из стен Кревсии, давя друг друга в проходе.
Эпибаты, топча упавших, бросились следом, выбивая врага из города, и в самых воротах столкнулись с ощетинившейся копьями бронированной колонной спартанских гоплитов...
* * *
Эгерсид, вызванный вместе с другими полемархами на совещание к Клеомброту, шагал по улицам Кревсии. Его войска не участвовали в бою за город — слишком поздно присоединились к главным силам, да и одной головной моры оказалось вполне достаточно. Именно её воины вместе со скиритами и кавалеристами хозяйничают здесь, остальные расположились лагерем за стенами. Каждому лохосу назначен свой сектор города, в пределах которого тщательно вычищается всё, что представляет собой хоть какую-нибудь ценность.
Первый угар победы уже прошёл. Теперь добычу искали, собирали и относили в порт, где горели двенадцать фиванских триер, так и не успевших выйти в море. В указанные места складывали дорогие сосуды, ткани, изящную мебель и скульптуры, металлические изделия — медь, бронзу, железо, — а также инструменты, найденные в кузницах и мастерских. Здесь же громоздились груды панцирей, шлемов, поножей, щитов, снятых с защитников Кревсии — живых и убитых, чьи раздетые до последней нитки тела беспорядочно лежали на улицах, наполненных стенаниями и плачем — оставшиеся в живых, но уже потерявшие свободу горожане разыскивали своих близких.
Бородатые, хмельные победой и вином гоплиты гнали к порту бесконечные вереницы людей. Новообращённые рабы. Только старики, старухи да калеки избежали этой участи. Богатый купец, мелкий торговец, едва сводивший концы с концами, владелец эргастерия и бедный ремесленник, изнеженная госпожа и служанка, делавшая ей причёску, — все они отныне уравнены в рабстве, потеряв всё. Их погрузят на круглобокие корабли и отправят в Лаконию, а там продадут, чтобы пополнить казну Спарты. Получат свою долю и её союзники, выставившие свои воинские контингенты, и воины, бравшие Кревсии. Почти все молодые женщины были в разорванной одежде, не скрывавшей синяков и ссадин — в минувшую ночь они были не раз изнасилованы победителями, для многих эта ночь оказалась последней. В большинстве женских глаз было тупое оцепенение, в глазах матерей — ужас. Разлука с детьми, если они не грудные, неизбежна.
— Закон войны, — говорил Эгерсиду разум, не радуя сердце. — Так было, так есть и так будет.
Пламя догорающих триер отражалось в полированных доспехах Клеомброта, красило его пурпурный плащ в цвет запёкшейся крови.
— Ну что, посмеет ли кто-нибудь теперь назвать меня благожелателем фиванцев? — обнажил царь в хищной усмешке крупные зубы, усаживаясь на массивный опечатанный сундук. Несколько таких, наполненных золотом, серебром и драгоценностями, ожидали отправки в Спарту под охраной его личной гвардии.
Командиры принялись наперебой поздравлять военачальника с победой, делая вид, что не поняли прямого намёка на слухи, ходившие после неудачной прошлогодней попытки вторжения в Фиваиду.
— Утром легкокрылая весть о победе достигнет Спарты, и имя твоё будет прославляться в каждом доме! — выделялся голос Сфодрия в хоре славословий.
— Сегодня, — прекратил царь жестом руки поток восхвалений, — после благодарственного жертвоприношения мы отпразднуем победу, как должно, большим пиром. Все войска приказываю расположить в городе, пусть отдохнут в удобных домах, места для каждой моры сообщит вам эпистолярий. А затем возьмёмся за Фивы! Ты чем-то недоволен, Эгерсид? — Клеомброт заметил хмурое лицо полемарха. — Хочешь что-то сказать?
— Тебе одному, царь, — твёрдо ответил полемарх.
— Меня тревожит большое фиванское войско, — говорил Эгерсид командующему, когда они остались наедине, предоставив остальным гадать, о чём этот выскочка беседует с царём. — То, что ожидало западнее Орхомена, близ Тегирского прохода. Оно могло уже получить известие о случившемся или получит вот-вот. Если мы поспешим, то отрежем фиванцев от их столицы, навяжем сражение на избранной нами позиции, а разбив войско, сможем осадить Фивы. В ином случае противник встанет между нами и городом так, чтобы в случае поражения укрыться за его мощными стенами. Тогда в Фивах окажутся немалые силы, и нам, как и прежде, придётся довольствоваться лишь разорением окрестностей.
— Лучше командуй своими гоплитами, полемарх, — хлопнул царь Эгерсида по прикрытому бронзой доспеха плечу. Засиделись они у тебя в Орхомене. Едва догнали армию у самой Кревсии.
Про себя же подумал, что пылкий Пелопид сам бы устремился сюда, к захваченному городу, под спартанские копья. Нынешний же командующий противника, ничем не проявивший себя как полководец, да ещё, как ходят слухи, философ, скорее всего и вовсе откажется от полевого сражения, спрятавшись за толстыми стенами Фив, если ему не помешать...
Так или иначе, на следующий день командиры получили приказ готовиться к маршу, но потребовались ещё целые сутки, чтобы вывести воинов из загула в захваченном городе, где было полно вина и всякой снеди.
Наконец войско длинной колонной двинулось вглубь побережья, оставив за собой Кревсии, где особые команды продолжали отправку ценностей и рабов в Спарту. Учёт вёлся под бдительным оком жреца — десятая часть добычи по обычаю предназначена храму Аполлона в Дельфах...
