Холодной, промозглой осенью старый воин заболел. Афинские копья всё-таки достали его — думал Эгерсид, хороня отца. Герусия не могла простить ему дерзости предков, и не простила — будь он хоть трижды лучшим мечом Спарты. Тем более наследник, похоже, достоин отца и деда: вместо того чтобы после совместного обеда исполнять с товарищами гимны, прославляющие силу и доблесть спартиатов, ведёт речи о том, что, будь у лаконцев под Лехеем хорошая кавалерия, не избежать бы противнику разгрома! Говорит, что сильные в полевом бою спартиаты не умеют штурмовать города и оборонять крепости, призывает к изменению организации и обучения войск — не зря Танатос лишил его первенца, а после рождения дочери — и жёны.
Эвтидем не вдавался в подробности истории рода Эгерсида. Ему было достаточно прийти к заключению, что предки пентеконтера и он сам — опасные смутьяны, покусившиеся на святая святых Лаконии. Вот откуда его, Эвтидема, ненависть, воспламенившая душу раньше, чем разум нашёл её причину!
III
— Не бойся, никто не причинит вам зла, — Лисикл хлопнул по плечу старшего из двух остановленных им илотов. Тот с опаской смотрел на высокого стройного юношу-спартиата. Жёсткая линия рта, ощущавшаяся даже под приветливой улыбкой, вызывала смутные опасения. С другой стороны, этот босоногий молодой лаконец так любезен, совсем не заносчив и одет в старый хитон из грубой серой ткани — почти такой же, как на нём самом, илоте.
— Ведь это ты угостил меня виноградом и сыром год назад, когда я охотился на склонах Парнона
[46]? — не убирал Лисикл руку с плеча илота.
— Наверное, ты ошибся, господин. Мы живём в другой стороне — в двух днях пути отсюда вниз по течению Эврота, близ восточных отрогов Тайгета
[47]. Да и не отлучался я никуда прошлым летом, работал от зари до зари на землях господина нашего, благородного Эгерсида.
— Уж очень похож ты на того, с гор Парнона. И окажись на его месте, точно не пожалел бы винограда для усталого охотника. По лицу вижу — ты человек хороший. Мы как раз собирались обедать, — молодой человек кивнул в сторону полутора десятков крепких подростков в таких же поношенных хитонах, — и приглашаем вас разделить нашу пищу.
— Благодарю тебя, но нам следует скорее доставить припасы господину и сразу же двигаться в обратный путь: староста не простит опоздания. Работы сейчас очень много, каждая пара рук в большой цене.
— Не волнуйтесь, — лицо юноши излучало дружелюбие, — долгих застолий у нас не бывает. Да и обед уже ждёт за этой оградой.
— Правда, с утра не довелось поесть, разве что немного на ходу, — старший илот нерешительно взглянул на низкую стену, сложенную из кусков кое-как отёсанного известняка, — да и не хочется обидеть тебя отказом, господин...
— Лисикл, зови меня так. О повозке не беспокойтесь — она всё время будет у вас перед глазами, — ирен
[48] увлёк крестьянина в открытые ворота. Юные спартиаты весело пошли за ними.
Перед неказистым, вытянутым в длину приземистым домом несколько подростков завершали подготовку к обеду. Прямо на утоптанной земле расставлялись простые глиняные миски, у которых — каждый на определённом месте — располагались юноши. Двое из них внесли внутрь круга котёл с грубой ячменной кашей.
— Опять Мелест положил своему дружку больше всех!
— Тот знает, с кем дружить: он всегда поддаётся Мелесту в борьбе и беге! — подшучивали юноши над своим прижимистым товарищем, ведавшим кухней; впрочем, они твёрдо знали — ирен зорко следит за тем, чтобы порции были одинаковыми.
Совершив возлияние в честь Афины Меднодомной — богини-воительницы, Лисикл осушил чашу с вином. Гости последовали его примеру.
Такого вина они ещё не пробовали! Разве можно сравнить эту ароматную влагу, способную волшебным образом превращаться в сладкое тепло, с тем пойлом из виноградных выжимок, которым иногда позволяли себе баловаться илоты?
— Рад, что вино понравилось вам, — отвечал Лисикл на похвалу гостей. — Мы пьём его лишь в особых случаях. Например, встречая таких почтенных людей, как вы. Эй, Мелест! Ещё вина нашим гостям!
Вскоре илоты, дважды опорожнившие на голодный желудок по настоянию радушного хозяина немалые фиалы крепкого вина, начали ощущать на себе его действие. Голоса юных спартиатов сливались в однообразный гул.
— Нам пора идти к нашему г-господину, — произнёс он, когда ещё один фиал опустел, — я очень б-благодарен тебе за г-гостеприимство, — язык илота заплетался. — Вот если бы эт-тот Х-хремил... Мой спутник... Староста послал его со мной... Не был бы так ленив и встал с-сегодня пораньше... Как я хотел... Я ведь г-говорил ему... Мы уже шли бы обратно, и нам некуда было бы спешить.
— Видно, ты человек основательный, — ирен доверительно склонился к илоту, положив руку ему на плечо, — хороший хозяин, умелый земледелец. Как же посмел твой спутник ослушаться старшего? У нас за такое принято наказывать. Тебе следовало бы дать невежде пару затрещин, чтобы научить его уважению...
Тем временем сидевший рядом с молодым илотом юноша, дождавшись, когда его сосед допьёт очередной фиал вина, продолжал прерванную речь:
— Итак, никто в вашей деревне, говоришь ты, не сравнится с тобой в силе и выносливости. Почему же тогда тот, другой, тобой помыкает? Не нравится мне, когда такие парни дают всяким наступать себе на голову! Ах, староста велел тебе охранять его вместе с повозкой от лихих людей в пути? Лучше бы он послал тебя одного — ты бы справился скорее и лучше, да и охранял бы сам себя, а не подчинялся кому-то.
В это время между двумя сидевшими напротив юношами возникла перепалка, быстро завершившаяся яростной схваткой. Выскочив из круга, драчуны обменивались стремительными ударами — видно, оба предпочитали борьбе кулачный бой — а приятели подзадоривали их криками.
Сила, ловкость и упорство подростков были примерно одинаковы, поэтому исход схватки наступил бы не скоро, не споткнись один из противников о выбоину. Упал он, правда, очень ловко, на полусогнутую руку, но был опрокинут ударом ноги соперника, не упустившего благоприятный момент.
Лисикл, с интересом наблюдавший схватку, тут же остановил её. И те, кто только что яростно дрались, и те, кто крича и размахивая кулаками смотрели на них, вернулись к своим мискам. Глаза сверкали, сквозь густой загар на лицах проступал румянец, разговоров только и было, что о нанесённых ударах и ещё о том, как следовало бы построить тактику боя.
